Джон Карр - Патрик Батлер защищает
Поэтому, оставив дверь приоткрытой на пару футов, он на цыпочках подошел к закрытой двери соседнего кабинета, отделенной от него двумя косяками и узким простенком, и тихонько постучал.
Ответа не последовало. Хью постучал погромче — с тем же результатом.
— Джим, — шепнул он и толкнул дверь. Кабинет был пуст.
Он сделал пару шагов вперед, огляделся вокруг. Кабинет Джима был почти таким же, как его собственный, только перед камином отсутствовал удобный диван. На захламленном письменном столе — не то что у аккуратного Хью — стоял точно такой же потертый открытый кейс.
— Джим!
— Чего тебе, старик? — Голос прозвучал так близко, что Хью вздрогнул и оглянулся.
За его спиной стоял крупный, неряшливо одетый, рыжеволосый Джим Воган.
— Ш-ш-ш! — зашипел Хью, оттолкнул его и опять заглянул в свой кабинет.
Абу Испахан пока не исчез. Он сердито расправлял страницы газеты, приглаживал их ладонью и делал неодобрительные замечания, предположительно на персидском или арабском языке.
Не покидая точки наблюдения, Хью повернул голову и посмотрел на своего компаньона.
— Ш-ш-ш! — повторил он.
— Да что с тобой, черт побери?
— Ш-ш-ш! Где ты был?
— Я? В туалете в конце коридора, а ты что думал? Но повторяю…
— Прошу еще раз, говори потише.
Джим подбоченился, вздернул песочные брови над ярко-голубыми глазами, отступил на шаг, пристально глядя на Хью. Они вместе выросли, служили в одном морском десантном полку, Джим был помолвлен с его сестрой Моникой.
Но, несмотря на тесную дружбу, молодые люди были совсем разные.
Джим вырос крупным, плотным, а Хью гибким и стройным. Джим был ленив, по практичен; трудолюбивый Хью любил дать волю буйной фантазии. Обычно Джим являлся на службу в черном форменном пиджаке и полосатых брюках. В данный момент он был без пиджака, с закатанными рукавами, обнажавшими веснушчатые руки, распущенным узлом серого галстука под накрахмаленным воротничком и расстегнутыми на животе пуговицами жилетки. Замечание, что у него начинает расти брюшко, считалось смертельным оскорблением.
Тем не менее он покорно понизил голос до шепота:
— Ладно, ладно. Что стряслось? Где Элей?
— Давно ушла. Кажется, я ее снова обидел, хоть и не знаю чем.
— Неужели не знаешь? — прищурился Джим. — Ну-ну!
— Ш-ш-ш!…
— Если эта девушка, по причинам абсолютно мне непонятным, не признает тебя Божьим даром для женщин, считай, ты ее уже потерял. Тебе никогда не приходило в голову сказать ей комплимент? Послать цветы? Поухаживать время от времени?
— Я все это делал! — возразил Хью, искрение, но ошибочно в этом уверенный. — Только нельзя хватать через край, иначе она сочтет меня слабовольным. Ей это не понравится.
— Всем женщинам это нравится. Слушай, а разве у тебя не назначена встреча с Патом Батлером?
— Назначена! Назначена!… В том-то и дело: мне нужна твоя помощь.
— Да? В чем же?
— У меня в кабинете сидит клиент. Поговори с ним, займи его, постарайся, чтобы он не соскучился и не ушел. Ты ведь хорошо говоришь по-французски?
— Пожалуй. А что? Он француз?
— Нет, перс по имени Абу Испахан в зеленой феске. Если я не помогу, его брата убьют. А все беды на него свалились из-за моих перчаток, хотя я не понимаю, что бы это значило. Он…
Последовала пауза.
Хью умолк, задумавшись вдруг над собственными словами и видя выражение лица компаньона.
— Ну-ну, — буркнул Джим. И снова пауза. Затем он продолжил: — Кстати, твой клиент толковал о гуриях в чадрах, о девяти бриллиантах, о северной башне в полночь? Господи помилуй, неужели старик Абу ничего не упустил?
— Черт возьми, Джим, дело серьезное! Думаешь, что я тебя разыгрываю?
— Вовсе нет. Но ставлю десять против одного, — палец Джима остановился в двух дюймах от носа собеседника, — что тебя кто-то разыгрывает. Я часто подозревал, старик, что ты идеально подходишь на роль простака для мистификации из какого-нибудь триллера. И вот пожалуйста. Так оно и есть!
Шли минуты, Хью все глубже погружался в отчаяние. Стараясь не кричать, он от нетерпения слегка приплясывал на месте.
— Говорю тебе, дело серьезное! Взгляни на этого парня! Сунь в дверь голову и просто взгляни!
— Нет, спасибо, меня на это не купишь. Возможно, он принял рвотное, чтобы создать эффект отравления, — фыркнул Джим. — Слушай, когда ты повзрослеешь?
Тут в кабинете Хью кто-то вскрикнул.
Может быть, даже в тот самый момент, когда Джим Воган высказал свое саркастическое замечание. Крик все звучал и звучал, он летел по пустой холодной конторе, пробуждая в памяти темные ночные кошмары, завораживая слушателей чисто животной болью.
Партнеры посмотрели друг на друга. Их торопливый шепот в затуманенном коридоре, освещенном лишь светом, пробивавшимся из-под двух дверей, оборвался, как лопнувшая струна.
По-прежнему цепляясь за дверной косяк, Хью повернул голову и заглянул в свой кабинет. Затем вбежал туда на дрожащих ногах и споткнулся о вертящееся кресло перед письменным столом.
Теперь Абу Испахан как-то неуклюже стоял между кожаным диваном и невысокой медной каминной решеткой. Лицо его, на которое Хью не хотелось смотреть, отражалось в покосившемся зеркале над камином. Отражалось бы там частично и тело, если б он не держал в трясущихся руках развернутую газету.
Газетные листы упали. Тощая грудь визитера раздулась, ноги ударили в каминную решетку, он сам чуть не влетел в топку, успев в последний момент оттолкнуться руками. Когда он упал, отражение в зеркале исчезло.
— Потише, — предупредил Джим, стоявший рядом с Хью. Тот бросился мимо письменного стола к дивану.
— Потише, я тебе говорю!
Абу Испахан лежал лицом вниз между диваном и решеткой. Феска с головы свалилась, обнажив сморщенную лысину; рот, открытый от боли, стал похож на рот ребенка. В костлявой груди был длинный кинжал. Он вошел в тело сверху вниз, и рукоятка из слоновой кости торчала косо, как плохо забитый гвоздь.
Спина еще выгибалась, скрюченные пальцы тянулись к ножу, пиджак и жилет пропитала кровь, у лезвия ножа набухали кровавые пузырьки. Глаза упавшего были широко открыты от напряжения.
Хью Прентис уронил кейс на кожаный диван, сорвал перчатки, сунул их в карман пальто, через спинку дивана потянулся к трубке телефона, стоявшего на письменном столе.
— Джим… Может быть, врач сможет…
— Ты же видишь, не сможет.
Хью упал на колени рядом с содрогавшимся телом, пытаясь поднять Абу. Тот со слабыми стонами воспротивился ему, и Хью осторожно опустил его на пол. Почти все газетные листы упали в огонь, остался только один, зацепившись за угол решетки.
Внезапно и этот последний лист вспыхнул, поднялся, охваченный пламенем, и рассыпался ослепительно-желтыми искрами, ярко осветив лицо Хью. Тут Абу Испахан, медленно вращая глазами, узнал того, кто стоял перед ним на коленях. Окровавленной левой рукой он поймал и притянул к себе правую руку солиситора.
