Жорж Сименон - Мегрэ сердится
Ой! Не слишком ли невыразительно это «нездоровы»? Не прозвучало ли оно для нее как оскорбление?
— Вы хотите сказать, что я уже почти при смерти?.. Никто не хочет мне верить. Все только досаждают.
Наконец, отбросив одеяло, закрывавшее ей ноги, она встала и сунула широкие ступни в войлочные шлепанцы.
— Кто вас ко мне послал?
— Представьте себе, что я здесь когда-то останавливался, уже больше двадцати лет назад, а теперь решил навестить этот дом.
— Значит, вы знали Мариюса?
— Черт возьми, конечно!
— Бедный Мариюс! Вы знаете, что он умер?
— Мне говорили. Не хочется этому верить…
— Почему? Он ведь тоже не отличался крепким здоровьем… Вот уже три года, как его нет, а я все еще маюсь… Вы хотите здесь переночевать?
Она взглянула на чемодан, который Мегрэ оставил на пороге.
— Да, я хотел бы пожить здесь несколько дней. Конечно, если не стесню вас. В вашем состоянии…
— Вы приехали издалека?
— Из окрестностей Орлеана.
— На машине?
— Нет, поездом.
— А ведь сегодня поезда уже не будет. Боже мой! Ремонда!.. Ремонда!.. Опять она куда-то убежала… Обождите! Мы с ней подумаем. Если она согласится… Она ведь со странностями. Хоть она и служанка, но, пользуясь моей болезнью, делает все, что ей взбредет в голову. Можно подумать, что командует здесь она… Глядите-ка! А этому что здесь понадобилось?
Она смотрела в окно. К дому кто-то приближался, слышался хруст гравия. Мегрэ взглянул в окно и нахмурился. Посетитель ему смутно кого-то напоминал.
На незнакомце был костюм для прогулок или для игры в теннис — шерстяные белые брюки, белый пиджак и туфли; бывшему комиссару бросилась в глаза траурная повязка у него на рукаве.
Он вошел с видом завсегдатая.
— Здравствуй, Жанна.
— Что вам угодно, господин Малик?
— Я пришел, чтобы спросить у тебя… Внезапно он осекся, уставился на Мегрэ и вдруг, улыбнувшись, воскликнул:
— Жюль! Вот это да!.. А ты что здесь делаешь?
— Простите…
Прежде всего вот уже долгие годы никто не называл его Жюлем, и Мегрэ стал забывать свое имя. Даже у жены была странная привычка, которая в конце концов стала его забавлять: она тоже называла его Мегрэ.
— Не припоминаешь?
— Нет.
Однако эти румяные щеки, правильные черты лица, крупноватый нос, светлые, слишком светлые глаза кого-то ему напоминали. Да и фамилия Малик, когда ее в первый раз произнесла г-жа Аморель, показалась ему знакомой.
— Эрнест…
— Как — Эрнест?
Разве г-жа Аморель говорила не о Шарле Малике?
— Помнишь лицей в Мулене?
Мегрэ действительно учился три года в Муленском лицее в те времена, когда его отец был управляющим соседним замком. Но все же…
Странное дело: хотя в точности он ничего не мог припомнить, холеное лицо этого самоуверенного человека вызывало у него какие-то неприятные ассоциации. Кроме того, он терпеть не мог, когда его называли на «ты». Фамильярность его всегда коробила.
— Сборщик налогов…
— Да… Вспомнил… Никогда бы вас не узнал.
— Что ты здесь делаешь?
— Я? Да…
Эрнест Малик расхохотался.
— Об этом сейчас поговорим. Я и раньше прекрасно знал, что комиссар Мегрэ не кто иной, как мой старый друг Жюль. Помнишь учителя английского языка?.. Незачем готовить ему комнату, Жанна. Мой друг будет ночевать у меня, на вилле…
— Нет! — ворчливо отрезал Мегрэ.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что буду ночевать здесь. С Жанной мы уже договорились.
— Ты настаиваешь?
— Да, настаиваю.
— Из-за старухи?
Хитрая улыбка промелькнула на тонких губах Эрнеста Малика, и эта улыбка тоже была улыбкой мальчишки, которого Мегрэ когда-то знал.
Его прозвали в лицее Сборщиком, потому что его отец служил сборщиком налогов в Мулене. Тогда он был очень худым, с узким, как лезвие ножа, лицом и светлыми, неприятно-серыми глазами.
— Не смущайся, Жюль. Сейчас ты все поймешь… Ну-ка, Жанна, не бойся, скажи честно: выжила моя теща из ума или нет?
А Жанна, неслышно ступая в своих войлочных шлепанцах, равнодушно пробормотала:
— Я предпочитаю не вмешиваться в ваши семейные дела.
Теперь она уже смотрела на Мегрэ с меньшей симпатией, чтобы не сказать — с неприязнью.
— Ну так что, вы остаетесь или уходите с ним?
— Остаюсь.
Малик по-прежнему насмешливо смотрел на своего бывшего соученика, как если бы все происходящее было фарсом, жертвой которого стал Мегрэ.
— Ну, здесь ты неплохо позабавишься, уверяю тебя… Веселее места, чем гостиница «Ангел», не сыщешь. Ты увидел ангела и попался на удочку! — И, словно вспомнив о трауре, он добавил серьезнее:
— Не будь все это так грустно, мы бы с тобой здорово посмеялись… Давай хоть дойдем до нашего дома. Не возражай! Это необходимо. Я тебе объясню… Посидим за аперитивом, и ты все поймешь.
Мегрэ все еще колебался. Он стоял неподвижно, огромный по сравнению с собеседником, таким же высоким, как он, но удивительно стройным.
— Пошли! — наконец сказал он словно с сожалением.
— Ты, конечно, согласишься с нами поужинать. В доме теперь, правда, не слишком весело после смерти племянницы, но…
Когда они уходили, Мегрэ заметил, что Жанна смотрит на них из своего темного угла; ему показалось, что она окинула злобным взглядом элегантный силуэт Эрнеста Малика.
Глава вторая Второй сын сборщика налогов
Малик и Мегрэ шли вдоль реки, и казалось, что первый ведет другого на поводке; Мегрэ, ворчливый и неуклюжий, как огромный длинношерстный пес, неохотно тащился за Маликом.
Ему и вправду было не по себе. Еще в школьные годы он недолюбливал Сборщика, да и вообще терпеть не мог людей, неожиданно возникающих из прошлого, которые дружески хлопают вас по плечу и позволяют себе называть вас на «ты».
К тому же Эрнест Малик был из такой породы людей, которая всегда настораживала Мегрэ.
Развязный, самодовольный, холеный, с прилизанными волосами, он шагал в своем прекрасно сшитом костюме из белой шерсти. Несмотря на жару, на лице его не было ни капли пота. Он уже вошел в роль вельможи, демонстрирующего свои владения бедняку. В глазах у него, как и прежде, когда он был мальчишкой, посверкивала искорка иронии, мелькал лукавый блеск, который, казалось, возвещал:
«Я ловил тебя на удочку прежде, поймаю и снова. Как ни вертись, а я умнее тебя…» Слева от них плавно изгибалась Сена, образуя излучину, обрамленную камышами, справа тянулись низкие ограды, отделявшие виллы от дороги, — одни совсем старые, другие почти новые.
Вилл было немного — четыре или пять, насколько мог судить комиссар. Нарядные дома прятались в больших, тщательно ухоженных парках. Через решетчатые ограды виднелись четкие ряды деревьев.
