Пьер Сувестр - Пустой гроб
Глава двенадцатая
ПРИЗНАНИЕ ПРОФЕССОРА ДРО
— Вам лучше?
Больная, к которой обратился доктор Дро, в ответ не произнесла ни звука, лишь губы ее слегка дрогнули и на миг опустились веки с длинными шелковистыми ресницами, прикрыв широко раскрытые глаза.
Это значило «да», и доктор остался доволен. Он улыбнулся и вполголоса обратился к больной:
— Я так ждал, когда вас станет полегче, и очень рад узнать об этом от вас самой.
Показав пальцем на плечо больной, которая неподвижно вытянулась на маленькой железной кровати, он поинтересовался:
— А там все еще больно?
Было по-прежнему тихо, но Поль Дро отлично понял, что ответила его собеседница.
Опять губы ее слегка дрогнули, потом она трижды закрыла и открыла глаза.
Профессор принялся утешать ее:
— Не стоит отчаиваться, рубцевание идет нормально, а боль надо перетерпеть — ведь это лучшее доказательство того, что дело пошло на поправку.
Врач задержался подле больной дольше обычного, он взглянул на часы — время бежало.
Уже на пороге он секунду помедлил, как будто хотел еще что-то сказать, поделиться возникшей у него мыслью; решившись, он снова подошел к больной, с которой только что беседовал вполголоса, а она отвечала ему знаками.
Теперь, когда Поль Дро внимательно разглядел лицо больной, ее необычная красота потрясла его.
Конечно, как все больные и выздоравливающие, она была худой и бледной, но черты ее были изумительно чисты и правильны; иногда легкий румянец касался ее нежных, бархатистых щечек и тогда нетрудно было догадаться, как ослепителен цвет ее лица.
Глаза были на редкость выразительны, лоб охватывала длинная, золотисто-рыжая коса, которая на фоне снежно-белых подушек казалась еще великолепнее.
Как зачарованный, любовался доктор открывшейся ему красотой, которую пережитые Элен страдания отметили печатью особой трогательности. Казалось невероятным, что такое юное, чистое, здоровое существо отдано на растерзание тяжким мукам.
Чтобы подбодрить больную, доктор машинально твердил, стараясь говорить как можно увереннее:
— Клянусь, вы поправитесь и скоро будете совсем здоровой.
Вспомнив о том, что заставило его вернуться, Поль Дро пристально посмотрел на больную, заглянул ей в глаза и без всяких предисловий сказал:
— Надеюсь, через несколько дней вы окрепните, мадемуазель, и вас сможет навестить…
Тут он умолк.
Дверь приоткрылась, и профессор увидел Даниэль, которая делала ему какие-то знаки; оставив больную, он подошел к старшей медсестре.
Приотворив дверь палаты, Даниэль увлекла профессора на лестничную площадку и там, стараясь говорить как можно тише — не дай бог услышат снующие по коридору медсестры — с видом заговорщицы сообщила:
— Внизу, в приемной, ожидает господин, доставивший ту самую больную; он непременно хочет вас видеть; пока что я ничего не обещала ему, решила переговорить с вами. Могу ли я передать ему от вашего имени, что барышне лучше?
Поначалу внезапное вторжение Даниэль рассердило профессора и он собрался сделать ей выговор, но потом передумал.
По всему было видно, что, хоть сообщение старшей медсестры и застало его врасплох, сильного недовольства оно все-таки не вызвало.
— У меня как раз есть свободная минутка, — ответил он, — сейчас ведь без четверти одиннадцать, и до половины первого я свободен. Я сам поговорю с этим господином, попросите его немного обождать.
Поклонившись профессору, Даниэль стала спускаться по лестнице, приговаривая:
— Повезло ему, этому господину, не с каждым профессор сам будет беседовать, попробуй-ка обычный посетитель получить у него аудиенцию — черта с два он ее получит!
Поль Дро и впрямь мало чем отличался от своих коллег хирургов; из расчета, равнодушия или просто не зная, что и как сказать, они вечно делают вид, будто дел у них — невпроворот, каждая минута на счету и недосуг им утешать плачущих родственников и приносить им свои соболезнования; обеспокоенным друзьям больных нечего и надеяться залучить хирурга на два-три слова и попытаться выведать у него хоть что-нибудь.
Зачастую, сделав операцию, Поль Дро тут же забывал о больном.
— Дальнейшее — дело врачей, — заявлял он и, как правило, всегда добавлял свою ставшую легендарной шаблонную фразу:
— Будет безмерно жаль, если медицина окажется бессильной и не сможет поставить больного на ноги; хирургия свой долг выполнила — операция прошла блестяще…
Дойдя до середины лестницы, Даниэль услышала, что ее зовут.
Она узнала голос профессора.
— Даниэль? — окликнул он.
— Да, господин профессор.
Даниэль остановилась, подняла голову и увидела Поля Дро, перегнувшегося через перила.
Стараясь говорить как можно тише, он распорядился:
— Когда я буду беседовать с этим господином, не подпускайте никого к дверям, пока мы не закончим. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.
Даниэль понимающе кивнула. Как все монашенки и медсестры, Даниэль обладала легкой, бесшумной походкой; вот и теперь мелкими, неслышными шажками направилась она в приемную, где ждал посетитель.
Уведомив его, что профессор сию минуту спустился, она окинула счастливчика быстрым взглядом, вполне достаточным, чтобы внешность незнакомца накрепко ей запомнилась.
К слову сказать, внешность посетителя и впрямь была незаурядной — мимо такого не пройдешь, не обратив на него внимания.
Он был крепко скроен, голова ладно сидела на могучих плечах и пребывала в постоянном движении; был он почти лыс — лишь на висках да на макушке серебрились остатки волос, лицо — чисто выбрито; из-под кустистых бровей посверкивали энергичные глазки с темными зрачками.
Одет он был не слишком элегантно, но со вкусом, изящно и без затей.
Посетитель почтительно поклонился Даниэль, а затем, словно опасаясь нескромных расспросов, погрузился в чтение проспекта, который он наугад взял на столике в приемной, делая вид, будто бы этот проспект был ему необыкновенно интересен.
Выйдя из приемной, Даниэль направилась в павильон «А» — навестить старика Кельдермана, но мысль ее то и дело возвращалась к загадочному посетителю. «Сразу видно — человек порядочный, попусту болтать не станет. Должно быть, это отец той больной, — рассудила Даниэлу— он ведь тогда сам и привез ее к нам…»
В приемную вошел Поль Дро, и незнакомец немедленно отложил проспект.
Они поздоровались, посетитель начал свои расспросы; говорил он внешне спокойно, с кажущимся безразличием, но иногда в голосе его проскальзывали тревожные нотки.
