Морис Леблан - Восемь ударов стенных часов
В тот же вечер она прибыла в Париж. Утром пятого декабря она купила янтарное ожерелье и сократила его до семидесяти пяти зерен. Затем она надела синее платье и шапочку с осенними листьями. Ровно в четыре часа она входила в церковь Святого Викентия.
Сердце ее учащенно билось. Теперь она была одна. Как хорошо она сейчас почувствовала, что значит поддержка Ренина, от которой отказалась! Ей даже казалось, что он непременно появится перед нею. Но около кропильницы стояла лишь старая женщина, вся в черном.
Гортензия подошла к ней. Женщина в черном окропила ее святой водой и затем принялась считать зерна ожерелья, протянутого ей Гортензией.
Затем она прошептала:
— Семьдесят пять! Верно. Идем!
Она быстро пошла вперед, перешла мост и на острове Сен-Луи остановилась перед старинным домом с железным балконом, изъеденным ржавчиной.
— Войдите, — сказала женщина, после чего удалилась.
Гортензия увидела прекрасный магазин, помещавшийся в нижнем этаже. Через большие стекла можно было заметить разные антикварные предметы и старинную мебель. На вывеске значились слова: «В честь бога Меркурия» и имя хозяина — «Понкарди». На карнизе, выступающем под верхним этажом, находилась маленькая ниша, в которой стоял божок Меркурий из обожженной глины. Он стоял на одной ноге с крыльями на пятках и жезлом в руке. Вся фигура имела наклон вперед, так что казалось, она легко может потерять равновесие и упасть на улицу.
— Войдем, — прошептала молодая женщина.
Она открыла двери, но, невзирая на стук и звон колокольчика, никто не вышел ей навстречу. Магазин казался пустым. Но за магазином находились две комнаты, наполненные очень ценными вещами. Гортензия прошла по всему магазину и попала наконец в заднюю комнату.
Перед письменным столом сидел человек, углубленный в счетоводную книгу. Не поворачивая головы, он сказал:
— Я к вашим услугам… Что вам угодно, сударыня?
В этой комнате находились предметы, которые придавали ей характер лаборатории какого-то алхимика средних веков: чучела птиц, скелеты, черепа и тому подобное. По стенам висели всевозможные амулеты, между которыми чаще всего виднелись руки из слоновой кости и коралла с двумя сложенными как бы для заклинания пальцами.
— Вам что именно нужно, сударыня? — спросил наконец Понкарди, закрывая книгу и вставая.
«Это именно он», — подумала Гортензия.
У него было матово-бледное лицо, обрамленное седой бородкой. Под лысым и бесцветным лбом светились беспокойные, бегающие глазки.
Гортензия, не снимая накидки и не приподнимая вуалетки, ответила:
— Я ищу застежку для корсажа.
— Вот витрина, — сказал он ей, подводя к одному из шкафов.
Бросив беглый взгляд на витрину, она проговорила:
— Нет, нет… это не то. Я ищу застежку, которая когда-то пропала у меня из моей шкатулки. Я пришла сюда за нею.
Ее изумило то впечатление, которое произвели ее слова. Лицо Понкарди выразило ужас.
— Я думаю, что здесь вы ее не найдете. Какая это застежка?
— Из сердолика в филигранной оправе… эпохи тридцатых годов.
— Я не понимаю… Почему вы обращаетесь ко мне?
Она подняла вуалетку и сбросила накидку.
Он с искаженным от страха лицом отступил, как перед привидением, и прошептал:
— Синее платье!.. Шапочка!.. Янтарное ожерелье!.. Возможно ли это?
Больше всего его, видимо, поразил хлыст. Он протянул к ней руки, начал шататься и, наконец, взмахнув руками, подобно пловцу, который тонет, упал на стул и потерял сознание.
Гортензия не шевельнулась. Помня слова Ренина, она старалась быть хладнокровной и твердой.
Через две минуты Понкарди очнулся, вытер струившийся по лицу пот и, стараясь овладеть собой, сказал дрожащим голосом:
— Почему вы обратились ко мне?
— Потому, что эта застежка находится у вас.
— Кто вам это сказал? — спросил он, не возражая против предъявленного ему обвинения. — Откуда вам это известно?
— Я это знаю. Никто мне ничего не сказал. Я пришла сюда с полной уверенностью, что моя застежка здесь, и с непреклонной волей ее унести.
— Вы меня знаете? Вам известно мое имя?
— Я вас не знаю. Имя ваше я узнала только сейчас. Вы для меня просто тот человек, который должен вернуть мне мою застежку.
Понкарди заволновался. Он ходил по комнате быстрыми шагами, ударяя кулаком по встречным предметам.
Гортензия почувствовала, что она одержала над ним верх. Она обратилась к нему повелительным тоном:
— Где находится моя вещь? Отдайте мне ее. Я это требую.
Понкарди впал в отчаяние. Он сложил руки и стал бормотать что-то. Наконец, видимо побежденный, он проговорил:
— Вы этого требуете?
— Я хочу… Это должно быть…
— Да, да… я согласен.
— Говорите, — бросила она еще более резко.
— Говорить я не могу… Я лучше напишу… Я вам выдам мой секрет, и все для меня будет кончено.
Он вернулся к своему письменному столу и набросал лихорадочно на листе бумаги несколько строк. Затем этот лист бумаги он вложил в конверт и запечатал.
Одновременно Понкарди приложил к виску своему револьвер, который вынул из стола, и выстрелил.
Быстрым движением Гортензия толкнула его под руку. Пуля попала в зеркало, но Понкарди опустился со стоном на стул, точно он ранен.
Гортензия собрала всю силу воли, чтобы не потерять хладнокровия.
«Ренин меня предупредил, — подумала она, — это комедиант. Он сохранил письмо и револьвер. Он меня не проведет».
Вместе с тем она сознавала, что если внешне она оставалась спокойной, то все же эта попытка к самоубийству и этот выстрел вывели ее из душевного равновесия. Она вдруг почувствовала, что воля ее слабеет, и человек, ползающий у ее ног, в конце концов сильнее ее.
В полном изнеможении Гортензия села. Как предсказал Ренин, дуэль продолжалась всего несколько минут. И в то мгновение, когда победа у нее была почти в руках, ей пришлось сдаться, так как женские нервы не выдержали.
Понкарди все это быстро заметил и, прекратив свои жалобы, вскочил на ноги с легкостью молодого козла, иронически воскликнув:
— Для нашего разговора требуется уединение. Не надо, чтобы какой-нибудь покупатель помешал нам.
С этими словами он закрыл железные ставни магазина и подошел к Гортензии.
— Да, я чуть не влопался! Еще маленькое усилие с вашей стороны, и вы могли выиграть игру. И какой же я осел! Мне вдруг представилось, что вы свалились на меня из глубины прошлого, чтобы потребовать у меня отчета, и я чуть-чуть не сдался… Эх, мадемуазель Гортензия, — позвольте мне так называть вас, так как я знал вас под этим именем, — нашла коса на камень, как говорит пословица.
Он сел около нее и грубо, со злым лицом продолжал:
