Эллери Квин - Лицом к лицу
Роберта получила роль в захудалом театре, где не должна была произносить ни слова, а только появляться на сцене в каждом из трех бесконечных актов в телесного цвета бикини, танцуя фраг.[50]
— Автор говорил мне, что написал это под влиянием ЛСД,[51] — рассказывала она Берку, — и я ему охотно верю. — Каждый вечер Роберта возвращалась домой еле волоча ноги.
Для шотландца наступили трудные времена. Пока Роберта репетировала, он проводил большую часть времени с Эллери, без толку торча в Главном полицейском управлении. Они напоминали пару из третьесортной драмы, не переносящую друг друга на дух, но связанную воедино невидимыми узами, как сиамские близнецы.
Их диалоги были кошмарными.
— Вас тошнит от меня так же, как меня от вас? — спрашивал Эллери.
— Верно, — огрызался Берк.
— Тогда почему вы не выходите из игры?
— Не могу, Эллери. А вы почему?
— Я тоже не могу.
— Выходит, мы товарищи по несчастью?
— То-то и оно.
Инспектор Квин советовался с окружным прокурором.
— Как насчет того, чтобы отдать Армандо под суд без сообщницы, Херман?
Прокурор покачал головой.
— Но ведь у нас есть сообщение Глори между строк и показания Роберты Уэст, — настаивал инспектор. В действительности он спорил с самим собой, используя окружного прокурора в качестве резонатора.
— Ну и что из того, Дик? Это доказывает только возможность преступного намерения с его стороны за семь месяцев до самого преступления. Даже если я бы смог предъявить обвинение в суде, можешь представить, что бы из него сделала защита? А ты знаешь, что Армандо нанял бы лучших адвокатов. Если хочешь знать мое мнение, Дик, то этот ублюдок просто наслаждался бы рекламой. Будь я проклят, если доставлю ему такое удовольствие без полной гарантии выиграть дело. Наш единственный шанс — та женщина.
— Какая? — буркнул инспектор. — Начинаю думать, что она никогда не существовала.
Тем не менее старый воин не сдавался. Он регулярно вызывал Карлоса Армандо в управление с расчетливым намерением действовать ему на нервы, как объяснял Эллери и Гарри Берку. Но пока что это действовало на нервы только самому инспектору. Казалось, визиты на Сентр-стрит только развлекают Армандо. Он уже не жаловался на травлю и не грозил судом. Его отрицательные ответы были обильно смазаны елеем, с губ не сходила улыбка, а однажды он даже предложил старику сигару.
— Я не курю сигары, — рявкнул инспектор, — а если бы курил, то не стал бы курить гаванскую, а если бы стал, то не принял бы ее от вас, а если бы принял, то наверняка бы ею подавился.
Армандо предложил сигару Эллери, который принял ее с задумчивым видом.
— Передам сигару какой-нибудь крысе, которую захочу отравить, — вежливо сказал он.
Армандо продолжал улыбаться.
— Он издевается надо мной, — бушевал инспектор, — и наслаждается каждой минутой этого! Спрашивает, почему я его не арестовываю! В жизни никого так не ненавидел! Лучше бы я сделал карьеру в департаменте улучшения санитарных условий. — В ответ на озадаченные взгляды своих сотрудников он добавил: — Тогда у меня были бы полномочия избавляться от подобного мусора.
В итоге старик перестал вызывать Армандо на Сентр-стрит.
— Выходит, дело останется нераскрытым? — спросил Берк.
— Черта с два, — огрызнулся инспектор. — Я не брошу его, пока из-под меня не выдернут стул. Но эти допросы вызывают катар желудка у меня, а не у Армандо. Мы временно оставим его в покое и будем надеяться, что он, в упоении собой, расслабится и совершит ошибку. Может быть, Армандо свяжется с женщиной под вуалью, или она попытается связаться с ним. Я держу его под круглосуточным наблюдением.
Слежку вели не только люди инспектора Квина, но и Эллери, который терял при этом в весе больше, чем мог себе позволить. Он повидал много интересного в клубах «Плейбой» и «Гэслайт», в ресторанах «Дэннис Хайдауэй», «Динти Мурс», «Сарди» и «Линди» и еще больше в пахнущих плесенью интерьерах Римского театра, но не мог похвастаться ничем, кроме изжоги и нередкого похмелья.
— Тогда почему вы это делаете? — спросил его Гарри Берк.
— Знаете, что говорят о надежде? — Эллери пожал плечами.
— Старая игра, — вздохнул Берк. — Посмотрим, у кого больше терпения — у лисицы или у охотника. Никаких результатов?
— Абсолютно никаких. Хотите поучаствовать в погоне за тенью?
— Нет, спасибо. У меня нет к этому склонности. Рано или поздно я бы придушил этого мерзавца. А вот и Роберта!
С появлением Роберты у Берка внезапно пропало желание огрызаться на Эллери и выслушивать ответные шпильки. Однажды вечером, когда Роберта вернулась в свою каморку из каморки в Гринвич-Виллидж, где она весь день танцевала фраг на сцене и потому была не в том состоянии, чтобы противиться естественным человеческим эмоциям, шотландец вооружился мужеством, как его предки — палашами, и отважно устремился в атаку.
— Роберта. Берт. Берти. Я больше не могу этого выносить. Можешь говорить что угодно о полицейских ищейках, но они ведут чертовски скучную жизнь. Я просто схожу с ума. Я имею в виду…
— Ты имеешь в виду, что хочешь вернуться домой, — закончила Роберта.
— Вот именно! Ты меня понимаешь, верно?
— О да, — отозвалась Роберта с тончайшим слоем льда в голосе, который она всегда жаждала использовать в роли шекспировской леди Макбет. — Конечно, понимаю.
Берк просиял.
— Тогда все решено. Не так ли? — с беспокойством добавил он.
— Что именно?
— Я думал…
К его ужасу, Роберта заплакала.
— О, я не виню тебя, Гарри…
— В чем дело, Берти?
— Н-ни в чем.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я не плачу. Чего ради мне плакать? Конечно, ты хочешь вернуться домой — ведь ты на чужой земле. Ни игры в дартс в пабах, ни рокеров и модов,[52] ни смены гвардейского караула… У меня болит голова, Гарри. Доброй ночи.
— Но… — Глаза Гарри выражали полное недоумение. — Но я думал… — Он не договорил.
— Да. Ты всегда думаешь. Ты такой рассудочный, Гарри. — Роберта внезапно оторвалась от подушки, на которую проливала слезы. — О чем ты думал?
— Я думал, ты понимаешь, что я не имел в виду…
— Иногда, Гарри, ты способен довести до белого каления. Неужели ты не можешь просто и внятно говорить по-английски?
— Я шотландец, — чопорно произнес Берк. — Возможно, мы говорим на разных языках, но то, что у меня в голове, должно быть понятно всем. Я не имел… то есть имел в виду…
— Да, Гарри?
