Жорж Онэ - Таинственная женщина
– А каким же образом я смогу его услышать? – поинтересовался Бодуан.
– Поймете чуть позже. Одного не понимаю: что он забыл на вилле «Утес»?
– О, я уверен, это из-за Марселя. Нас со всех сторон окружает опасность. Почему фабричные взволновались именно сейчас? Между хозяевами и рабочими, которым жилось хорошо, никогда не было вражды. Итальянка здесь из-за месье Марселя, новоприбывший человек – тоже, и все подстроено теми самыми разбойниками, которые убили моего генерала!
– Мы все это выясним. Это моя главная задача. Министр будет очень рад, если мне удастся прижать этих людей! Если вы не ошибаетесь, Бодуан, то все, что здесь происходит, – продолжение истории в Ванве. Мы имеем дело с шайкой, в которой орудуют далеко не новички. Надо действовать. Как у вас с физической подготовкой?
– Можете во мне не сомневаться.
– Вот как! Тогда за мной!
Открыв окно, он вскочил на стул и влез на крышу. Бодуан последовал его примеру, и вот они уже вдвоем шли по широкому кровельном желобу. Ночь была безлунная. Добравшись до внутренней стены дома, Лафоре указал на маленькую оцинкованную крышу внизу. Это была пристройка, служившая складом для седел.
– Они там, – прошептал агент, – в окне есть свет. Нужно проникнуть туда незамеченными. С крыши, пожалуй, можно заглянуть в комнату.
Бодуан медленно обвел взглядом темный двор.
– Но как же мы спустимся вниз? Здесь метров шесть высоты и нет лестницы.
Лафоре указал ему на угол стены и прошептал:
– По водосточной трубе. Следуйте за мной, снимите ботинки.
Разувшись, агент перешагнул через желоб и, ухватившись за водосточную трубу, сначала повис на ней, а потом стал осторожно спускаться. Бодуан тревожно следил за ним: он опасался не того, что у Лафоре не хватит сил или ловкости, а того, что труба может не выдержать и рухнуть на землю со страшным грохотом. В забитом под завязку трактире все переполошились бы, и добром бы это не кончилось. Но тревога была недолгой: через несколько секунд Лафоре уже распластался на крыше. Тогда и Бодуан, сильный и ловкий, подражая своему наставнику, благополучно оказался внизу. Растянувшись рядом с Лафоре, он перевел дух, и они вместе поползли к окну.
В комнате что-то бурно обсуждали. За кисеей занавесок человеческие фигуры имели весьма неясное очертание. Один из них встал и принялся ходить по комнате. До ушей Лафоре и Бодуана долетали обрывки фраз человека, сидевшего за столом: «Будут насилия… Безрезультатно… Напугать рабочих… Обратить внимание властей…» По-видимому, он расходился во взглядах с тем, что ходил по комнате, потому что тот вдруг остановился и глухим голосом сказал:
– Я так хочу!
Другой возражал, но его слова было сложно разобрать.
– Общий интерес… Неудачно задумано…
Первый, слушая своего оппонента, снова заметался по комнате, а потом опять повторил:
– Я так хочу.
Лафоре шепнул:
– Он? Узнаете голос?
– Нет, – с грустью отозвался Бодуан, – не узнаю.
Тот, что сидел за столом, взял бумаги, положил их в карман и заявил:
– Тогда остается только повиноваться.
– Так-то лучше, – прозвучало в ответ. – Но сколько усилий для этого понадобилось! Будем действовать! – И он захохотал.
Лафоре почувствовал, как Бодуан судорожно схватил его за локоть.
– Это он, он! Это его смех! – прошептал он и хотел было выпрямиться, но агент не дал ему подняться.
– Слушайте еще! Убедитесь в том, что не ошиблись!
– Это он! Я не могу ошибаться! Это его смех! Смех, который я слышал тем вечером, когда он вышел из экипажа.
– Тогда все ясно, нечего здесь больше оставаться и зря подвергаться опасности.
Лафоре подполз к самому краю оцинкованной кровли. Внизу, во дворе, в каких-то трех метрах от них была куча навоза, куда они не раздумывая и спрыгнули. Ворота оказались заперты, но Лафоре умел расправляться с любыми замками, и через секунду они оба уже были на улице.
– Что вы намерены делать дальше? – спросил Бодуан. – Жандармы в двух шагах отсюда. Неужели вы не схватите этого разбойника?
– Допустим, мы его поймали. Что дальше?
– Как что? Его предадут суду за совершенное в Ванве преступление, будут допрашивать и приговорят к наказанию.
– В самом деле? Вы считаете, что такого человека, как он, можно застать врасплох? Вы полагаете, что он не придумает себе хорошего алиби, доказывающего, что в тот вечер, когда было совершено убийство, он находился за двести миль от места преступления? А каких свидетелей вы выставите против него? Есть только вы, да и то вы его не сразу узнали. И пока мы будем держать эту птицу под замком, все остальные улетят. Нечего сказать, хороша работа!
– Но нельзя же сидеть сложа руки!
– Этот негодяй что-то замышляет. Не стоит прерывать спектакль, раз он собирается выйти на сцену. А как же прекрасная дама на вилле, мнимый братец, все эти люди, готовые разнести фабрику Барадье и Графа? Вас это не волнует? За ними надо присмотреть, а не предупреждать их об опасности.
– Но могу я хотя бы рассказать обо всем месье Марселю?
– Ни в коем случае! Первое, что он сделает, так это устроит ужасную сцену своей красавице, и тогда все для нас потеряно.
– Но что, если месье Марсель угодит в ловушку?
– Не бойтесь вы за него! Какое, в самом деле, несчастье в том, что молодой человек флиртует с хорошенькой женщиной? Он добьется от нее всего, чего захочет, если только сможет…
– О, он тот еще волокита.
– Вот и прекрасно! Не проглотят же его живьем! Возвращайтесь к своим делам, а я послежу за главным разбойником. Я буду держать его на крючке до тех пор, пока не соберу доказательства, необходимые для того, чтобы передать его вашему следователю в Париже, который, должно быть, умирает от тоски…
На этом, пожав друг другу руки, они расстались, а из освещенного трактира еще долго доносилось пение, шум и звон бутылок. Тем временем дядя Граф, встревоженный известием о волнениях на фабрике, полученным от Карде, не медля ни минуты, сел в поезд и отправился в Ар. Гулявший вдоль берега речки Марсель увидел дядю, идущего вдоль цветников, и радостно бросился к нему:
– Как я рад вас видеть, дядя Граф!
– Я тоже тебе рад, мой мальчик. Я приехал, чтобы своими глазами посмотреть на то, что здесь происходит. Я уже говорил с Карде и теперь все знаю. Что, дела идут совсем неважно? Стачечники хотят развратить наших рабочих?
– Да, похоже на то. Но и Карде обходится с людьми не так, как следовало бы: он слишком суров.
– Я сам займусь переговорами. Завтра же встречусь с рабочими. А ты чем здесь занимался? Работал?
– И много! Я нашел светло-зеленую и золотисто-желтую краски, которые так долго искал…
– А другое дело? – спросил он, понизив голос.
