Ночь Бармаглота (ЛП) - Браун Фредерик

Я был уже в дверях.

— Ты многое сделал, — ответил я. — Но если ты хочешь сделать больше, то оденься и жди. Возможно, я скоро позвоню, если всё пойдёт как надо. И тогда ты можешь понадобиться.

— Погоди, док. Я сейчас же оденусь, и…

— Ты будешь мешать, Карл, — ответил я.

И быстро вышел, прежде чем он мог надавить на меня.

Если бы он хотя бы догадался, в какую беду я попал или какую чертовски глупую вещь собираюсь сделать, он бы вырубил меня и связал, но не выпустил из своего дома.

В тусклом сером свете раннего утра мне уже не было нужды нащупывать дорогу. Я забыл спросил у Карла время ещё раз, но, пожалуй, была уже четверть шестого.

Теперь я сильнее рисковал быть замеченным, если Кейтс с помощниками всё ещё рыщут, разыскивая меня, но я предчувствовал, что они уже сдались, придя к выводу, что я где-то спрятался. Вероятно, сейчас они сосредоточились на дорогах, чтобы я не мог выбраться из города. Но как раз об отъезде из города я думал меньше всего.

Я снова пробирался переулками. Назад, той же дорогой, как пришёл, готовый нырнуть между гаражами или под мусорный бак при первом звуке автомобиля. Но машин не было; четверть шестого даже для Кармел-Сити довольно рано.

Супермаркет ещё не открылся. Я обернул носовым платком рукоятку одного из двух своих револьверов — так ещё получу прозвище «Стэгер Две пушки», — и выбил стекло в одном из задних окон. Шум был адский, но в том квартале никто не живёт, так что никто меня не слышал или, по крайней мере, ничего не предпринял.

Я пробрался внутрь и приступил к покупкам.

Чистящая жидкость. Двух видов; мне нужна была какая-нибудь невоспламеняемая и, как я теперь подумал, бутылочка из тех, что помечены «Опасно. Беречь от огня».

Я открыл обе, пахли они похоже. Я вылил горючую жидкость в раковину в задней комнате и поменял её на негорючую.

Я даже убедился в том, что она не горит; я смочил ей тряпку и попытался поджечь. Может быть, всему происходящему лучше бы соответствовало, если бы тряпка полыхнула, я не сумел бы её потушить, сжёг супермаркет дотла и добавил к другим своим достижениям в ту ночь и поджог. Но тряпка горела не больше, чем если бы я намочил её водой, а не чистящей жидкостью с бензиновым запахом.

Я тщательно обдумал, что мне ещё нужно, и купил всё это; несколько рулонов однодюймовой клейкой ленты, свечу и кусок мыла. Я слышал, что из куска мыла в носке получается хорошая дубинка; мыло достаточно мягкое, чтобы оглушить, не убивая. Я снял один из носков и сделал себе дубинку.

Мои карманы были прилично набиты, когда я вышел из супермаркета — через то же окно, как и вошёл. К тому времени я немало продвинулся в преступном деле; мне и в голову не пришло оставить деньги за покупки.

Было почти светло. Ясный серый рассвет казался предвестником хорошего дня — для кого-то; скоро я узнаю, для меня или нет.

Держась переулков, обратно той же дорогой, в трёх кварталах от дома Карла.

Эл Грейнджер. Одноэтажный дом в три комнаты, размером с мой.

Было уже почти шесть. Теперь он спал, если вообще лёг спать. И почему-то я думал, что теперь он спит. Всё необходимое он сделал к двум, уже четыре часа назад. Сделанное могло лишить его сна на какое-то время, но не в ту же ночь.

Я обследовал местность и облегчённо вздохнул, что одна проблема решена, увидев, что окно спальни не заперто.

Оно выходило на заднее крыльцо, и я легко мог зайти через него.

Я наклонился и влез внутрь. Почти бесшумно, и Эл Грейнджер, крепко спящий в постели, не проснулся.

Я держал в правой руке пистолет — заряженный — и готов был использовать его в ответ.

Но на правую руку и заряженный пистолет я не смотрел. В левую руку я взял ржавый, незаряженный «Айвер-Джонсон», которым, как дубинкой, убили Майлза и Бонни. У меня на уме был тест, который, сработай он, стал бы для меня абсолютным доказательством вины Эла. Не сработав, он бы ничего не опроверг, и я бы продолжил делать намеченное, но попытка не пытка.

В комнате было ещё сумрачно, и я протянул левую руку и включил лампу, стоявшую у кровати. Я хотел, чтобы он увидел этот пистолет. Он беспокойно зашевелился от света, но не проснулся.

— Эл, — произнёс я.

Тогда он проснулся. Сел в кровати и уставился на меня.

— Подними руки, Эл, — сказал я, держа в левой руке направленный на него пистолет и стоя достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться до меня, но достаточно близко, чтобы он ясно видел пистолет в бледном счете включённой лампы.

Он перевёл взгляд с моего лица на пистолет и обратно. Откинул простыню, чтобы встать с кровати. Сказал:

— Не дури, док. Он не заряжен, а зарядишь — всё равно не выстрелит.

Если я и нуждался в доказательстве, то получил его.

Он уже спускал ноги к кровати, когда я выставил в поле зрения правую руку с другим пистолетом.

— Этот — заряжен и работает, — произнёс я.

Он замер. Я убрал ржавый пистолет в карман пиджака.

— Повернись, Эл, — сказал я.

Он помедлил, и я взвёл револьвер. Он был нацелен на него с расстояния примерно в пять футов, слишком близко, чтобы промахнуться, если я нажму на курок, и слишком далеко, чтобы он мог рискнуть схватить его, особенно из столь неудобного положения, сидя в постели. Я мог видеть, как он оценивает шансы, холодно, беспристрастно.

Он признал, что они плохи. И, видимо, решил, что, если позволит мне увести его, его планам это всё равно не повредит. Если бы я передал его полиции вместе со своей историей, её бы это никак не укрепило.

— Повернись, Эл, — повторил я.

Он по-прежнему оценивающе смотрел на меня. Я понимал, о чём он думает; если он повернётся, я могу ударить его рукоятью револьвера, и, вне зависимости от моих намерений, ударить слишком сильно. А если я убью его, даже нечаянно, ему не поможет знание, что меня посадят и за это убийство тоже.

— Повернись, — повторил я, — и заложи руки за спину.

Я видел, как он расслабился. Если я хочу всего лишь связать его…

Он обернулся. Я быстро переложил револьвер в левую руку и вытащил импровизированную дубинку из носка и куска мыла. Я вознёс безмолвную молитву, только что пришедшую мне в голову, надеясь не ударить слишком сильно или недостаточно сильно, и замахнулся.

Глухой стук испугал меня. Я подумал, что убил его, и знал, что он не притворялся, падая на кровать, поскольку его голова ударилась о изголовье со стуком почти столь же громким, как от удара.

И, притворившись, он легко мог бы одержать верх, ведь я так испугался, что опустил револьвер. Я даже не мог положить его в карман, поскольку он был взведён, а я не знал, как снять взвод, не выстрелив. Поэтому я положил его на тумбочку рядом с кроватью и склонился над Элом пощупать сердце. Оно всё ещё билось.

Я достал из кармана клейкую ленту и принялся за работу. Заклеил ему рот, чтобы он не закричал, и его ноги в лодыжках и коленях. Левое запястье я приклеил к его левому бедру и использовал целый рулон, чтобы примотать к боку его правую руку выше локтя. Кисть должна была остаться свободна.

На кухне я нашёл бельевую верёвку и привязал его к кровати, сумев при этом поместить его у изголовья в почти что сидячее положение.

Взяв со стола блокнот, я положил его вместе со своей шариковой ручкой в пределах досягаемости правой руки Эла.

Теперь я мог только сидеть и ждать.

Десять минут, возможно, пятнадцать, а на улице уже совсем рассвело. Я начал терять терпение. Возможно, торопиться было некуда; Эл Грейнджер всегда поздно ложится, так что его никто не хватится ещё долго, но ожидание было ужасным.

Я решил, что снова могу выпить и что это мне нужно. Отправившись на его кухню, я рылся там, пока не отыскал бутылку. Джин, а не виски, но задачу выполнил. И оказался ужасным на вкус.

Когда я вернулся в спальню, он очнулся. Настолько, что я едва не решил, будто сперва он притворился в надежде потянуть время. Он отчаянно пытался свободной правой рукой оторвать ленту, прикреплявшую его левое запястье к бедру.