Реймонд Постгейт - Вердикт двенадцати
Мистер Гендерсон бесстрастно назвал еще двух ведущих адвокатов-лейбористов. Сэр Изамбард отмахнулся. А заодно уж и отказался от должности лорда-канцлера.
— Пока что вы даже не член парламента, — раздраженно заметил мистер Гендерсон.
— Ерунда! Это я устрою в любую минуту. Всего и дел — выбрать избирательный округ, разумно потратить деньги и не пропускать встреч с избирателями. Сейчас я повсюду твержу, что у меня появились шансы. Могу признаться, что успешно набираю очки. Не волнуйтесь, тут у меня все крепко схвачено.
Мистер Гендерсон был убежденным консерватором, и разговор быстро вывел его из себя. От злости он даже забыл о профессиональной вежливости и извлек из памяти забытое прозвище.
— Честное слово, Айки, вы не можете быть таким бесстыжим, каким притворяетесь. Одно меня только и утешает — после подобных разговорчиков никто никогда не подумает предлагать вам какой-нибудь важный пост. Да и в любом случае наш народ не позволит вашей партии снова вернуться к власти. — Он фыркнул и добавил: — Давайте-ка лучше в путь.
Сэр Изамбард громко заржал и хлопнул его по спине.
— Я так и думал, что рано или поздно расшевелю вас, — заявил он. — Ладно, поехали, и вы мне расскажете, почему клиентка вызывает у вас такие сомнения.
— Вот шут, — произнес про себя мистер Гендерсон, усаживаясь в машину, а вслух сказал: — Не то чтобы она вызывала у меня сомнения. Правильней будет сказать, что она мне не нравится по причинам, которые, вероятно, делают мне мало чести. Я… э-э… нахожу ее очень вульгарной. По-моему, она работала продавщицей или вроде того, когда в войну на ней женился младший из братьев Аркрайтов. Его, как вы знаете, убили, а сэр Генри хоть и выплачивал ей содержание, но не желал иметь с ней ничего общего. Разумеется, это был мезальянс. Она женщина глупая и вульгарная, много лет сильно пила. Какое-то время была замужем за оркестрантом, поэтому у нее и фамилия ван Бир. Муж умер. На меня она всегда производила впечатление женщины завистливой и жадной. Когда бы родители несчастного мальчика не погибли в авиакатастрофе, ее бы в этот дом и на порог не пустили. Но после их гибели она заявила, что является его естественным опекуном, и не нашлось ни одного благовидного предлога, чтобы ей отказать. С тех пор я все время себя упрекаю, но не вижу, что можно было тогда предпринять. Она стала пить в разумных пределах и вела безупречную жизнь. Не мог же я заявить в суде, что мне не нравятся ее манеры и голос.
Мистер Гендерсон покачал головой и перешел к изложению существа дела.
Сэр Изамбард внимательно его выслушал и спросил:
— Как я понимаю, она твердо настаивает на своей невиновности?
— Безусловно. Она все время устраивает сцены и вопит, что против нее сговорились. Должен заметить, она дамочка весьма невротическая, а нынешние переживания еще усугубляют ее психозы. Она не желает считаться с фактами, от нее очень трудно добиться какой-либо помощи.
— Ну, с этим я как-нибудь справлюсь, — заметил сэр Изамбард и осклабился, так что стал еще больше похож на хищную птицу. — У меня она заговорит.
Он подумал.
— Насколько я понимаю, полиция считает, что располагает рядом веских улик. Во-первых, Ада, прислуга, видела клиентку в столовой перед ленчем, так что последняя имела тогда возможность подсыпать в салат пыльцы плюща. Вот если б Ада застала ее за чем-нибудь подозрительным, а то — почему бы хозяйке не войти в собственную столовую? Причем войти просто так, безо всякой задней мысли. Чертовски повезло, что никто не видел, как она перед тем собирала пыльцу.
Мистер Гендерсон нахмурился, но промолчал.
— Это слабое доказательство, — продолжал сэр Изамбард. — Вторая улика — вырезка, которую раскопал проныра учитель. Вот это действительно неприятная штука. Ни один присяжный не поверит, что вырезка попала в книгу совершенно случайно. Некто прочитал заметку о том случае в лондонских газетах и выписал местный листок, рассчитывая найти в подробном отчете полезную для себя информацию. Получив таковую, он или она ее использовали. Однако, судя по вашим словам, у киоскера нет доказательств, что газету заказывала именно эта женщина. Нам, возможно, удастся надавить на него, с тем чтобы он признал: заказать мог любой из обитателей дома. А это основательно подорвет позиции обвинения.
Сэр Изамбард опять помолчал.
— Есть что-нибудь против Ады или проныры учителя?
— Нет. Я, по крайней мере, об этом не знаю. Миссис ван Бир утверждает, что оба они мерзкие, злые и вели себя подозрительно, но, как я понимаю, в ее устах это ровным счетом ничего не значит. Она обо всех так отзывается. К тому же они ничего не выгадывают от смерти мальчика.
— Стало быть, остаются Родды и сам ребенок. Улики против ван Бир хоть и не являются неопровержимыми, но выглядят довольно серьезно, особенно в сочетании с учетом решающего мотива. Если нам не удастся убедить присяжных, что в деле замешаны и другие, кто мог отравить мальчика и имел на это причины, нам придется несладко. Его смерть принесла Роддам 4000 фунтов. Миссис Родд было нетрудно подсыпать пыльцу в салат — легче, чем любому другому. Вы, помнится, говорили, что есть подозрение, будто Родд таскал вино из хозяйских запасов? В таком случае они предстают сомнительной парочкой. Родд мог заказать эссекскую газету от имени хозяйки. Думаю, тут очко в нашу пользу. Теперь возьмем ребенка. Судя по тому, что вы о нем рассказываете, здесь, как мне думается, нам может скорей повезти. У Роддов в тех местах добрая слава, вы же сами говорите, что никогда не поверите, будто они были способны причинить ребенку какой-нибудь вред. Но мальчик, по вашим словам, был очень несчастным и, как вы утверждаете, ненавидел тетку. Может быть, удастся убедить присяжных в том, что он собирался отравить и себя, и ее, но не рассчитал своих слабых сил и умер. Поглядим, не сможет ли клиентка помочь нам в разработке подобной версии.
После этого сэр Изамбард замолк и вскоре уснул.
* * *Когда их провели в комнату для свиданий, где уже сидела миссис ван Бир, сэр Изамбард так и впился в нее взглядом. Он увидел неопрятную женщину лет под пятьдесят, с морщинистым, в складках, лицом и красными глазками. У нее были крашенные под золотистый оттенок волосы и злые губы; дрожащие руки ясно говорили о том, что нервы у нее вконец расстроены.
Как только завершилась процедура знакомства, ее прорвало:
— Ну, я вам скажу! Давненько же я вас тут дожидаюсь. Счастлива, что снизошли про меня вспомнить. Я на вас столько ухлопала, могли бы за такие-то денежки и лучше меня оберечь. Вам все равно, сколько я тут сижу, в тюрьме. Но у вас на уме одни гонорары. Я вас насквозь вижу, мистер Гендерсон, я всегда знала вам цену. По-вашему, я позорю семью. Вы давно бы отняли у меня все права, будь на то ваша воля. Только ничего у вас не вышло, потому вы сейчас и приехали. Аркрайты! Да вы на них прямо свихнулись.
