Жорж Сименон - Безбилетный пассажир
Слышал ли пастор об Оуэне? Вероятно, нет. Он смотрел на него ясно и доверчиво. Его дом находился тут же, возле церкви — красивый дом, тоже белый с красной крышей, просторной верандой, окруженной зарослями зелени.
— Хочешь отойти в тень?
Сам он — загорелый, мускулистый — работал весь день под палящим солнцем, а его глаза уже привыкли к мерцанию воды.
Он вел гостя за собой. Внутри дом походил на европейские дома — вощеная мебель, вышитые салфетки на столах и буфете.
— Вы, кажется, знаете Ренэ Марешаля?..
Если можно употребить слово «недоверчивость», то именно тень недоверчивости промелькнула в глазах маори.
— Я его хорошо знаю, — ответил он. — Ты его родственник? Ты ведь приехал недавно, правда? Наверное, с последним пароходом…
Как майор почувствовал эту недоверчивость? Она была явной. Даже для белого, как доктор.
— Я не родственник, но специально приехал из Европы, чтобы повидать его…
Было слышно, как в соседней комнате суетились невидимые женщины.
По-французски он говорил правильно. У него даже не было явного акцента… Обаяние его речи придавал голос — глубокий, сильный, идущий из глубин существа, как смех женщин. Легко представить себе его проповеди, наверное, они походят на гимн…
— Мне сказали, что он вернется не раньше, чем через три недели или две…
— Через две… Ты хочешь пить?
Он набрал воды из каменной цистерны, она была чистой, словно из источника. Стакан запотел. Пастор не добавил ни рома, ни виски. Сам он пил с удовольствием, даже с наслаждением.
— Ты хорошо знаешь Ренэ Марешаля?
— Я ни разу его не видел…
— Ты знаешь его семью?
— Я знал его отца…
— А Ренэ отца не знал…
— Да, я слышал об этом.
— Его мать умерла.
— Знаю.
— Ренэ не всегда был счастлив, но здесь он обрел счастье… Ты видел его дом?
— Нет…
— Если хочешь, я тебе покажу… Он построил его своими руками… Он ловит рыбу гарпуном не хуже, чем мой сын…
Через окно он указал на пирогу, качавшуюся на волнах. На корме с гарпуном в руке стоял мужчина, готовый преследовать свою добычу даже в зарослях кораллов.
— Это мой сын… У меня еще четыре дочери.
Этот человек был обезоруживающе открыт. Неужели с ним можно было хитрить?
— Мне говорили, что одна из твоих дочерей — на шхуне вместе с Марешалем…
— Это верно… Правду не нужно скрывать… Ренэ знает только Таити… А я родился на Маркизских островах, но приехал сюда еще ребенком. Мараэ, моя дочь, ни разу не бывала на Маркизских островах. А ты там бывал? Ты должен туда поехать… Это очень красиво. Природа более дикая, чем здесь… Скалистое побережье, как в Бретани, и чудесные деревья. Я строю свои пироги из деревьев, растущих на Маркизских островах… Когда они поженились…
Оуэн вздрогнул, нахмурился, не уверенный, что правильно понял.
— …я посоветовал им совершить поездку по островам на «Астролябии».
— Ренэ Марешаль женился на вашей дочери?
— Да… За два дня до отъезда… Я их обвенчал…
— Ренэ методист?
— Стал им.
Речь текла просто. Образы были простыми, как картинки в детской книжке — яркие, солнечные.
— Видишь ли, я не знаю, чего хочет от него семья, но я уверен, что здесь Ренэ счастлив.
— Его отец умер.
— Для Ренэ он всегда был мертв.
— Он завещал ему значительное состояние… Он был одним из самых богатых людей в Европе…
— Ренэ никогда не был богатым. Не думаю, что он хотел бы им стать…
В его голосе послышалось легкое беспокойство.
— Идем со мной…
Он шел впереди, достал из кармана ключ и открыл дверь своего храма. Скамьи из светлого дерева были вытесаны его руками. Кафедра, едва возвышавшаяся над скамьями, во время служб, должно быть, создавала ощущение какой-то патриархальности.
— Здесь я обвенчал Ренэ и Мараэ… Посмотри…
Он достал старую книгу и бережно перелистал страницы. Последняя запись была сделана о Марешале. Здесь было имя его матери, дата рождения, место, где он родился: Париж, XIV округ…
Монпарнас! Маленькая Арлетт, которую майор видел в «Куполе» с большим животом…
— Подожди…
Из того же шкафа он извлек ларец, обитый внутри синим бархатом, там лежал серебряный кубок, темный от патины, на котором с трудом можно было разобрать выгравированные буквы.
Однако он прочел одно слово: Стивенсон. Он удивленно посмотрел на пастора, тот улыбался.
— Это наше сокровище, — сказал он. — Роберт-Льюис Стивенсон. Ты о нем знаешь, не так ли? Он был англичанин и написал много книг… Однажды он приехал сюда на пароходе, это было давно, еще до моего рождения… Он жил на полуострове… В те времена здесь уже был пастор, тоже англичанин… Но он подарил этот кубок на память жителям… Здесь написано:
Роберт-Льюис Стивенсон своим друзьям-маори на долгую память…
Он продолжил путешествие. Остался на островах… Не захотел уехать оттуда и там и умер. Я думаю, что Ренэ тоже захочет жить и умереть здесь.
От волнения пальцы его слегка дрожали и металл запотел. Он вытер его носовым платком и положил кубок обратно в ларец.
— Есть и другие… Они приезжают, уезжают…
Он запер шкаф, положил туда книгу, вышел из церкви и на мгновенье застыл на пороге, глядя на свой дом, свою верфь, на море, где ловил рыбу его сын.
Оуэн шел за ним как во сне. Он пытался вспомнить, когда еще ему случалось ощутить нечто подобное. Он увидел монастырь с колоннами, длинными тенистыми коридорами, камнями, отшлифованными столетиями и ногами многих поколений монахов, косые лучи солнца, пронизывающие аллею, где пели птицы.
Это было в Муассаке. Он попал туда случайно ранним утром. Он вошел в аббатство, оказавшись единственным посетителем, и присел на монастырский камень; ему показалось, что время обтекает его, как вода, и что лучше не двигаться, остаться здесь навсегда.
— Хочешь посмотреть его дом?
Они увидели, что дети обступили машину, а шофер хохочет вместе с ними.
— Сначала он снимал хижину, как все, кто приезжает сюда. Он часто приходил, бродил неподалеку, смотрел, как я работаю. Он почти не говорил… Он стеснялся… Однажды предложил помочь мне. Он поранил палец. Я привел его к нам в дом, жена сделала перевязку, она умеет…
У него была легкая походка, а тело вблизи казалось еще более мощным, от него исходила какая-то спокойная, неколебимая мощь…
— Вы ему помогали?
— Немного… В основном мой сын.
И слово «сын» в его устах обретало особое значение. Разумеется, он любил дочерей, но о сыне, на которого изредка поглядывал, повернувшись к синеве лагуны, он говорил иначе, другим голосом.
