Рекс Стаут - Черная гора (сборник)
– Этот урок хотя бы на время исправит твои манеры, – сказал сидящий. – Я уже говорил, что понимаю: тебе приходится убеждать этого болвана Госпо Стритара, что ты работаешь на него. Но ты должен также угодить мне, что будет посложнее, поскольку я отнюдь не дурак. Ты бы мог выполнить операцию, не возбудив в нем ни малейших подозрений, а вместо того отправился по его заданию в Америку. И как у тебя хватило наглости заявиться сюда, да еще и потребовать денег! Вот, считай, мы с тобой и расплачиваемся. Если ты правильно ответишь на мои вопросы, то оплата придется тебе больше по вкусу.
– Я был вынужден ехать, – пролепетал Петер. – Я думал, что вы не станете возражать.
– Врешь! Не такой же ты придурок. Эти враги прогресса, которые называют себя Духом Черной горы, они ведь борются вовсе не с нами, а с Белградом. И нам только выгодно, чтобы они всыпали Белграду по первое число. Маловероятно, конечно, чтобы им удалось сбросить Тито, хотя это сыграло бы нам на руку. Тогда бы мы вошли под барабанный бой и вмиг захватили бы власть. Нет, мы лишь прикидываемся, что видим врага в Духе Черной горы, и ты это прекрасно понимаешь. Чем больше им помогает Америка, тем лучше для нас. Если бы этот лакей-лизоблюд Марко Вукчич, который нажил состояние, потакая аппетитам прожорливых американских империалистов, посылал бы своим соратникам в десять раз больше, мы бы только выиграли. А что сделал ты? По призыву Белграда отправился в Америку и убил его. – Он взмахнул рукой и продолжил: – Или ты рассчитывал, что мы не узнаем? Тогда ты еще больший болван, чем я думал. Вечером четвертого марта ты высадился в Гориции, на итальянском побережье, имея при себе бумаги на имя Вито Риччо, и отправился в Геную. Оттуда ты отплыл шестого марта на борту «Амилии», куда устроился стюардом. «Амилия» прибыла в Нью-Йорк восемнадцатого марта. В тот же вечер ты сошел на берег, убил Марко Вукчича и уже к девяти вернулся на судно. Не знаю, с кем ты там еще встречался и помогал ли тебе кто-нибудь украсть машину, но это уже мелочи. До двадцать первого марта ты оставался на борту, а второго апреля сошел на берег в Генуе и в тот же вечер возвратился в Титоград. Я это все говорю, чтобы ты понял: от нас ничего не скроешь. Ничегошеньки. – Он снова взмахнул рукой. – А в воскресенье четвертого апреля ты приехал сюда и начал уверять этих людей, что не смог выполнить задание, поскольку тебя посылали за границу. Ты застал здесь женщину, которая распивала водку с моими людьми, что тебя удивило. Но еще больше тебя удивило, что здесь уже знают о том, где ты был и что делал. Согласен, мы тоже понаделали ошибок – я сам понял это, только когда прилетел из Москвы в Тирану. Мои люди признались мне, что после твоего ухода по пьяной лавочке разболтали про тебя этой женщине. Они склонны винить в случившемся водку, но пьянство не может служить оправданием такому разгильдяйству. Им пришлось исправить ошибку самим – они убили женщину. Но урок им все равно преподать придется. – Он внезапно возвысил голос: – Но это подождет. Вздерни-ка его, Буа!
Петер Зов что-то залопотал, но его никто не слушал. Буа приподнял его за цепь на прежнюю высоту и набросил цепь на колышек.
– Конечно, ты не мог не прийти, когда получил вчера мое послание. Ты понимал, чт́о тебя ожидает в случае неповиновения, поэтому твоей заслуги тут нет. Ты должен заслужить доверие. Ответь мне, Петер, – заговорил человек на стуле, – сколько судов патрулируют побережье в Дубровнике и по какому расписанию?
– Черт побери! Я же не знаю! – завопил Петер.
– Мое терпение иссякает. Растяните-ка его!
Когда веревки натянули, Вульф опустился на корточки и дернул меня за рукав. Я пригнулся. В его правой руке блеснул длинный тесак. Я был так поглощен тем, что видел сквозь отверстие в двери, что не заметил, как он достал оружие из-за пояса. Вульф зашептал мне на ухо:
– Мы войдем, когда он заорет. Ты откроешь дверь, и я ворвусь первым. Возьми в одну руку револьвер, а во вторую – капсулу.
В ответ я прошептал:
– Я пойду первым. Не спорьте. Освободить его?
Вульф кивнул.
Когда мы выпрямились, он нащупал в кармане капсулу, а я положил руку на кобуру «марли». Этот револьвер не обладал убойной силой «кольта», но я к нему больше привык. Сознаюсь, левой рукой я нашарил в кармане трубочку с цианидом, но вынимать не стал, предпочитая оставить руку свободной. Дверь проблемы не представляла. Висячий замок болтался в проушине на цепи с нашей стороны.
Петер испустил дикий вопль. Я глянул на Вульфа, так и державшего руку в левом кармане. Он кивнул. Я толкнул ногой дверь и ворвался внутрь. Все мысли мои поглощал свет. Источник его не был виден сквозь отверстие. Если это лампа, а иное сомнительно, и кто-то из них погасит ее, тогда огнестрельное оружие утратит все свои преимущества перед холодным. Единственный выход – положить всех троих в первые же три секунды.
Но ничего такого я не сделал. Уж и не знаю почему. Возможно, оттого, что способен выстрелить в человека, только когда ничего другого не остается.
Шум открываемой двери потонул в истошном крике Петера, но Буа увидел меня, бросил веревку и вытаращился на нас, как и его товарищ. Сидевший на стуле вскочил с него и стремительно развернулся.
Он был ко мне ближе всех, и я прицелился в него. Вульф, стоявший позади меня и державший нож на уровне пояса, заговорил, но его прервали.
Рука ближайшего ко мне противника нырнула к бедру. Не знаю, был ли он круглым болваном или отчаянным храбрецом, ведь я не давал ему ни малейших оснований сомневаться в серьезности моих намерений. Я не стал заниматься ерундой, дырявя ему руку или плечо, а с девяти футов выстрелил прямо в грудь.
Краешком глаза я заметил, как метнулась назад и тут же вылетела вперед рука албанца, стоявшего справа от меня, и судорожно отпрянул в сторону. Нож просвистел в волоске от моего уха, но враг уже надвигался, на ходу вытаскивая что-то из-за пояса, так что мне пришлось остановить его выстрелом в упор.
Я развернулся влево и остолбенел. Буа, привалившись спиной к стене, держал нож за кончик, готовясь его метнуть, а Вульф, по-прежнему державший тесак у пояса в согнутой руке, наступал на него в классическом боевом полуприседе.
Когда я позже спросил Вульфа, почему Буа не бросил в него нож, Вульф объяснил, что в поединках на ножах не принято прибегать к подобной тактике. Если противника сразу не прикончишь, то, оставшись без оружия, очутишься в его полной власти.
Знай я это тогда, мог бы пальнуть Буа в плечо или в ногу, но я не знал и поспешил всадить в него пулю, прежде чем он уложит Ниро Вульфа. Буа судорожно дернулся, но руку с ножом не опустил. Я пальнул еще раз, и он мешком свалился на пол.
