Глэдис Митчелл - Убийства в Солтмарше
Боб Кэнди с подручным достали пиво;
Боб Кэнди достал пиво один;
Пичи и подручный достали пиво;
Пичи в одиночку достал пиво.
Затем обвинитель отметил слабое место в его показаниях: Лори никогда не засекал время, занимаемое вышеперечисленными действиями, по часам — ни по наручным, ни по настенным, ни по секундомеру, ни по прочим механическим устройствам и, следовательно, не может утверждать, что за пятнадцать минут подсудимый не успел бы принести бутылки и совершить убийство. Кроме того, как установило обвинение, Мейбл Пьюзи также не знала точно, на сколько минут отлучался Кэнди; под безжалостным перекрестным допросом девушка призналась, что он мог отсутствовать и целых двадцать. «Или только двенадцать!» — тут же заявила она. Этот крик души обвиняющая сторона проигнорировала, и Мейбл отпустили. Бедная девочка так волновалась, но все, что могла сделать для Боба, сделала. «Если все кончится хорошо, Бобу нужно будет жениться на Мейбл», — подумал я. Потом опять допрашивали Лори, и он рассказал, как сильно Боб любил погибшую. Присяжных рассказ не особенно впечатлил, поскольку сторона обвинения упирала на ревность и эту любовь пыталась трактовать как мотив для убийства. Сэр Фердинанд явно полагал, что оно того стоило, пусть даже обвинение временно одержало верх. Зато как прекрасно он обыграл чувства Боба в своей заключительной речи! Да, видно, адвокатам все приходится просчитывать на много ходов вперед. Ужасно утомительное дело, нечего и говорить!
Главными козырями обвинения были мотив и возможность убить, и ход получился сильный. Потом обвинитель сделал еще один ход — чуть подавшись вперед, он спросил Боба о ссоре, которая у него вышла с Лори накануне праздника. Мы с миссис Брэдли надеялись, что сэр Фердинанд не станет вызывать Боба на свидетельское место, хотя, мне кажется, нехорошо выглядит, если подсудимый не выскажется, а сэру Фердинанду требовалось выступление его подзащитного — чистого и непорочного и совершенно напрасно оклеветанного. И он рискнул. Боб неприязненно (вышло скверно: женщинам-присяжным его тон не понравился) ответил, что речь шла о личных делах. Обвинитель продолжал расспрашивать, злорадно улыбаясь.
Боб, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— Я жаловался на кормежку.
— Жаловались на кормежку, вот как!
Присяжные это записали.
— Да, — невозмутимо подтвердил Боб. Лицо у него вдруг прояснилось. — Давно уже так скверно не кормили.
— Насколько я понимаю, вы хотели навестить Мэг Тосстик и рассердились, когда вам отказали, — ласково произнес обвинитель.
— Может, и так, — ответил Боб, — да только мне больше всего запомнилась ругань из-за еды.
— Вот бедняга! — довольно громко сказала какая-то женщина. Наверное, это и подбодрило Боба, и он остался стоять на своем. Сэр Фердинанд повеселел. Его помощник прочел записку, которую он написал, и многозначительно улыбнулся, глядя на присяжных.
Далее обсуждали младенца. Тут обвинению пришлось нелегко: уцепиться было не за что. Ребенка, сообщили супруги Лори, прятали исключительно по желанию самой Мэг. Его даже мистер Лори не видел. Нет, отклонений у новорожденного не было…
Бобу повезло, что в тот миг присяжные, все как один, смотрели на миссис Лори. Если какой-нибудь подсудимый и казался полностью виновным — так это Боб Кэнди. Он явно злился и как будто даже ругался про себя. А глядел так, словно способен убить не одного, а десяток младенцев.
Сэр Фердинанд принялся ковать железо, пока горячо. Он пожелал знать, что сталось с телом ребенка, а также откуда известно и кем доказано, что ребенка убили, не говоря уж о том, что сделал это именно подсудимый. Быть может, его забрал отец? Пыталось ли обвинение установить, не находится ли сейчас младенец у своего биологического отца? Делались ли вообще попытки выяснить — этот его вопрос произвел сенсацию, — вправду ли имело место рождение ребенка?
Врач, который осматривал тело Мэг, с уверенностью заявил: да, у жертвы действительно недавно произошли роды. Под давлением сэра Фердинанда он, однако, признал, что установить, родился ли ребенок живым или мертвым, невозможно.
Судья в заключительной речи неоднократно упоминал младенца. Он вообще славился снисходительностью к преступникам из простонародья. Тот факт, что мать убийца оставил там, где задушил, а ребенка не было и следа, он истолковывал в пользу подсудимого. Подсудимому, сказал он, предъявлено обвинение в двух убийствах, и присяжным следует решить, виновен ли он только в одном из них или в обоих, или же вообще не виновен. Если они решат, что ребенок родился мертвым, или его забрал отец, или иное заинтересованное лицо, пусть так и скажут. Пусть присяжные взвесят мотивы, которые могли двигать подсудимым, и решат, были ли они достаточно сильными, чтобы он убил девушку, на которой собирался жениться. Кроме того, пусть взвесят возможности подсудимого, учитывая вопрос времени, столь подробно на суде рассмотренный. Присяжным следует также спросить себя, не могло ли другое лицо иметь более сильный мотив для убийства, равно как и более удобные условия для его совершения? (Они-то не знали ни про Куттса, ни про миссис Куттс, а значит, вопрос был бессмысленный, но по-моему, судья сделал все, чтобы они вынесли вердикт «Невиновен».)
В субботу — последний день процесса — миссис Брэдли сидела рядом со мной. Когда присяжные удалились для совещания, я сказал, что все, наверное, кончено и скоро Боб с триумфом вернется в Солтмарш. Миссис Брэдли покачала головой.
— Я бы не взялась угадать их решение. Среди присяжных пять женщин, а женщины очень сурово относятся к преступлениям на сексуальной почве. Лучше бы здесь были только мужчины — тогда бы его наверняка оправдали. А женщины-присяжные непредсказуемы. Хотя семеро мужчин могли бы их убедить. Удивительно, как легко женщины отказываются от своих прав под давлением противоположного пола.
Я невольно подумал, хотя вслух говорить не стал, что, если противоположный пол попытается оказать давление на миссис Брэдли, плохо же ему придется.
Присяжные совещались почти два часа.
«Виновен в обоих убийствах».
Черная шапочка все-таки понадобилась.
Да, мне довелось посмотреть на судью в черной шапочке — в ней он казался и старше, и печальнее. Я, нечего и говорить, был потрясен, поскольку ни секунды не верил, что мы вернемся в Солтмарш без Боба Кэнди. Бедняга заплакал, когда судья надел черную шапочку, и так его, плачущего, и увели. Он вытирал слезы рукавом. Ужасное было зрелище.
Когда мы вышли, миссис Брэдли взяла меня за руку своей морщинистой лапкой.
— Ничего, Ноэль, — тихонько молвила она. — Мы непременно подадим апелляцию, и если бедняга не сломается, не начнет каяться или делать другие глупости, мы его вытащим. Как вы заметили, вердикт не согласуется с заключительной речью судьи. Десять дней меня не будет, зато потом я приеду во всеоружии. При сложившихся обстоятельствах обвинительный приговор, наверное, лучшее, что могло случиться. Бедный Боб, его манера держаться очень ему вредит. Вид у него был как у отъявленного злодея!
