Гастон Леру - Дама в черном
С этого момента рядом со мной был прежний Рультабиль. Теперь, когда он столь счастливо освободился от своих личных переживаний и обрел наконец аромат Дамы в черном, мой друг вновь подключил всю силу своего замечательного ума для борьбы с тайной. И пока жизнь и смерть боролись между собой, вплоть до наиболее драматического момента, вплоть до окончательного объяснения всего происшедшего, Рультабиль ни минуты не колебался на избранном пути. Все его слова и поступки были направлены на то, чтобы спасти нас из ужасного положения, в котором мы оказались после нападения на Четырехугольную башню в ночь с 12 на 13 апреля.
Бернье не сопротивлялся. Он шел впереди нас с опущенной головой, как осужденный, который должен дать отчет судьям. В комнате Рультабиля он сел перед нами на стул. Я зажег лампу.
Молодой репортер не сказал ни слова. Раскуривая свою трубку, он смотрел на Бернье, пытаясь прочесть истину на его лице. Затем он поднял брови, взгляд его прояснился, и, выпустив к потолку несколько клубов дыма, он поинтересовался:
— Скажите, Бернье, как они его убили?
Бернье покачал головой:
— Я поклялся, что ничего не скажу, и я ничего не знаю. Честное слово, я ничего не знаю, господин Рультабиль.
— Тогда расскажите то, чего вы не знаете, — продолжал мой друг, — в противном случае, Бернье, я ни за что не отвечаю.
— За что вы не отвечаете?
— За вашу безопасность, Бернье.
— За мою безопасность? Но я ничего не сделал.
— За нашу безопасность. За безопасность всех нас и за нашу жизнь! — ответил Рультабиль, поднявшись и сделав несколько шагов по комнате. Это дало ему время о чем-то подумать. — Итак, он был в Четырехугольной башне?
— Да, — кивнул головой Бернье.
— Где? В комнате Старого Боба?
— Нет, — покачал головой Бернье.
— Он спрятался у вас, в вашей комнате?
— Нет, — повторил Бернье.
— Где же он находился? Он же не мог оказаться в комнате Дарзаков!
— Да, — кивнул головой Бернье.
— Несчастный, — прорычал Рультабиль и яростно схватил привратника за горло. Я поспешил Бернье на помощь и освободил его от цепких пальцев Рультабиля.
Бернье перевел дух.
— Почему вы решили задушить меня, господин Рультабиль? — прохрипел он.
— И вы еще спрашиваете, Бернье! Вы осмеливаетесь это спрашивать, признавшись, что он находился в комнате господина и госпожи Дарзак? Кто же пропустил его туда, если не вы? Вы единственный, кто хранит у себя ключ, когда их нет дома.
Бернье, побледнев, поднял голову:
— Вы обвиняете меня в том, что я являюсь сообщником Ларсана, господин Рультабиль?
— Я запрещаю вам произносить это имя! — воскликнул мой друг. — Запрещаю. Вы прекрасно знаете, что Ларсан умер. И давно!
— Давно! — иронически повторил Бернье. — Это верно. А я-то и позабыл совсем. Если ты предан своим хозяевам, если борешься за своих хозяев, то не имеешь даже права узнать, против кого надо бороться. Прошу прощения!
— Послушайте, Бернье, я знаю и уважаю вас как честного человека. Я не сомневаюсь в вашей честности, но я ставлю вам в вину вашу недобросовестность.
— Мою недобросовестность? — бледный до этого Бернье густо покраснел от возмущения. — Да я с места не сходил и не оставлял ни своей комнаты, ни коридора. И ключ все время находился при мне, и я клянусь, что после вашего посещения в пять часов никто не заходил в их комнаты, кроме самих господ. Не считая, конечно, вас и господина Сэнклера около шести часов вечера.
— Что ж, — усмехнулся Рультабиль, — вы хотите меня уверить, что этот человек — мы забыли это имя, не так ли, Бернье? — и будем называть его «этот человек» — вы хотите сказать, что этого человека убили в комнатах господина и госпожи Дарзак, хотя его там и не было.
— В том-то и дело, что он там был!
— Но тогда, как он туда попал? Вот чем я интересуюсь. Только вы один можете это сказать, потому что вы один имели ключ в отсутствии господина Дарзака, а господин Дарзак, когда ключ был у него, не покидал комнату, и в комнате нельзя было спрятаться, пока он там был.
— В этом и заключается тайна, господин Рультабиль, которая больше всего поражает господина Дарзака. Но и ему я смог сказать не больше, чем вам. В этом вся штука.
— Когда в четверть седьмого или около того Сэнклер, я и Дарзак вышли из его комнаты, вы тотчас же заперли дверь?
— Да, господин Рультабиль.
— И когда вы ее вновь открыли?
— Только один раз за весь вечер, чтобы впустить господина и госпожу Дарзак. Госпожа Дарзак некоторое время находилась в гостиной Старого Боба, когда оттуда ушел господин Сэнклер, а затем она и господин Дарзак встретились в коридоре, и я открыл им дверь в их комнаты. И как только они вошли к себе, Я услышал щелчок задвижки.
— Итак, между этим моментом и четвертью седьмого вы дверь не открывали?
— Ни разу.
— Где вы были в течение этого времени?
— Возле своей комнаты и не спускал глаз с двери господина Дарзака. Около половины седьмого мы и пообедали там же, в коридоре за маленьким столиком, так как дверь башни была открыта и в коридоре было немного светлее. После обеда я остался у порога своей комнаты, курил и разговаривал с женой. Мы не могли не видеть дверь господина Дарзака, даже если бы и захотели. Все это еще более невероятно, чем в Желтой комнате. Там ведь было неизвестно, что произошло до преступления. А здесь вы сами посетили эти комнаты в пять часов, и там никого не было. Во время самого происшествия ключ оставался у меня в кармане, а господин Дарзак находился в комнате и, конечно, увидел бы человека, который открыл дверь и вошел, чтобы его убить. Да ведь и я все еще сидел в коридоре перед дверьми и заметил бы проходящего. Что случилось потом, мы уже знаем. Но в том-то и загадка, что потом ничего не было. Хотя, с другой стороны, человек все-таки умер, и это доказывает, что он там был. Вот вам и тайна!
— И вы утверждаете, что с пяти часов не уходили из коридора?
— Честное слово, нет.
— Вы в этом уверены? — настаивал Рультабиль.
— Хотя… извините, господин Рультабиль, было мгновение, когда вы же меня и позвали.
— Вот именно, Бернье. Я хотел узнать, помните ли вы об этом.
— Да ведь все продолжалось не более одной или двух минут, а господин Дарзак оставался в своей комнате и никуда оттуда не уходил.
— Откуда вы знаете, что он никуда не выходил из комнаты в течение этих двух минут?
— Моя жена сидела в привратницкой и увидела бы его. Ну и, конечно, это бы все объяснило, и ни господин Дарзак, ни его жена так бы не удивились. Я должен был ему повторить, что в комнату никто не заходил, кроме него в пять часов и вас — около шести. Никто больше не заходил туда и до его возвращения ночью вместе с госпожой Дарзак. Он, как и вы, не хотел мне верить. Я поклялся ему над трупом, который там находился.
