Буало-Нарсежак - На склоне лет
— Ты не очень хорошо выглядишь, бедный мой зайчик. А не сделать ли тебе рентгеновский снимок? Чтобы иметь полное представление. Мы подумаем об этом, как только я покончу с этим делом. Приезжает из Лиона моя сестра. Сегодня вечером прибудет брат Ксавье. После кладбища придется побывать у нотариуса. Но это всего лишь формальности, поскольку его наследница я. Не стой. Садись в кресло.
Она говорлива; все время потирает руки, ломает пальцы. В чем причина такого напряжения? Я машинально спрашиваю:
— Он мучился?
— Нет. Во время продолжительной операции сердце сдало.
— Выходит, у него было потрепанное сердце?
Она пожимает плечами:
— У него все было потрепанное.
— До меня не доходит, как мог отскочить этот наконечник.
— До меня тоже. Я тебе его покажу. Он свое отработал. Мне думается, в этом все дело. Ах, миленький, как мне не терпелось тебя увидеть! Знаешь, тебе вовсе не обязательно являться на кладбище. По мне, даже лучше, чтобы ты не приходил. Может быть, так даже приличнее. Впрочем, ты и не в состоянии. Сегодня вечером я буду ужинать с сестрой и шурином. Завтра меня целый день не будет дома. Поэтому говорю тебе: «До послезавтра». Буду думать о тебе весь день.
Она подходит ко мне, останавливается.
— Скажите! Ты передвинул письменный стол на прежнее место! Но послушай, Мишель, если моя идея тебе не понравилась, надо было сказать. Я не из тех женщин, которые навязываются. До скорого свидания, дорогой.
Чмок. Она уходит, не заботясь о том, есть ли кто-нибудь в коридоре. Она свободна! Но я весьма опасаюсь, как бы ее свобода не обернулась моим рабством.
22 часа
Я перечитал последние строки. Они прекрасно подытоживают все грустные мысли, которые одолевают меня сегодня с самого утра. Я тщетно от них обороняюсь. Я уже больше не могу не видеть того, что бросается в глаза. Прежде всего Люсиль избавилась от того, кто мог поведать о ней неприятные вещи. В конце концов, я не знаю и никогда не узнаю точных обстоятельств ее развода. Мне неизвестна версия Жонкьера. Возможно, она сильно отличается от той, какую мне преподнесла Люсиль. И если Рувр так ревновал жену, значит, у него, несомненно, имелись основательные причины ей не доверять.
Что происходит после того, как Жонкьера устранили? Она переключилась на меня… В самом деле, от кого исходила инициатива? О, она не бросалась в глаза. Я заволновался, когда уже вовсю полыхал пожар. Меня не провоцировали, а только приглашали, и настолько осторожно, что Люсиль в любой момент была бы вправе дать мне понять, как я ошибаюсь, если бы я ненароком проявил холодность. Так или иначе, я клюнул на ее удочку (не совсем уверен, что выразился правильно). Мне сдается, что Люсиль заранее продумывала каждый шаг и разыгрывала передо мною комедию любви. Но с какой целью?..
По-прежнему не ясно, она ли уничтожила препятствие в лице Вильбера, так как, если бы он распустил свой длинный язык, нашей идиллии тут же пришел бы конец. Затем… Так вот, между нею и мной остался только ее муж. А теперь и мужа больше нет. Все происходит так, словно Люсиль с самого начала хотела завладеть мною, меня заграбастать. Остается вопрос: зачем? И тут мне пришла мысль, возможно не столь уж и глупая в конечном счете. Допустим, в прошлом Люсиль было нечто заслуживающее порицания… нечто восходящее еще к годам ее первого замужества, но Рувр открывает это только после того… не знаю чего, разумеется… но допустим. Будучи высокопоставленным чиновником, Рувр старался избежать какой бы то ни было скандальной огласки, однако бдительно следил за женой. И эта жена, пленница своего прошлого, замурованная, так сказать, насильно в удушающей атмосфере «Гибискусов», случайно нападает на человека, который мог бы очернить ее в моих глазах. Она не колеблется, так как уже ощутила во мне союзника. Быть может, она уже с первого взгляда угадала во мне ранимую натуру… Похоже, женщины наделены интуицией. Короче, я для нее — якорь спасения. Благодаря мне она сумеет избавиться от нависшего над ней позора, бесчестия, скажем так. Благодаря мне, если сумеет добиться своего, она сможет начать новую жизнь. Мой возраст ее не волнует. И то, что я хромой, калека, ей безразлично. Если я не ошибаюсь, если я более или менее разобрался в ее игре, она не замедлит повести со мной разговор о браке. Вот чего я и жду.
Но какое же огромное, ужасное разочарование! После Арлетты — Люсиль. Провал! Снова провал!
21 час
Я не пошел на похороны. Мне не удалось бы скрыть от Люсиль свою растерянность, свою тревогу. Генерал сказал, что я много потерял, так как церемония «удалась». Зато я с грехом пополам добрался до ортопеда, возле почты. Я проконсультировался, а может ли резиновый наконечник палки-костыля при долгом использовании сноситься и соскочить.
— Это не исключено, — ответил тот, — но очень маловероятно. Нашу продукцию подвергают серьезной экспертизе и ее выпускают с гарантией качества. Тем не менее такое возможно, разумеется; при небрежном отношении или сильной амортизации наконечник может выйти из строя.
Словом, может, да, а может, нет. Меня вернули к моим сомнениям. Как бы то ни было, моя прекрасная любовь разлетелась в пух и прах! И чем больше я о ней думаю, тем больше твержу себе, что даже не будь сомнений, сформулированных мною вчера, так долго продолжаться не могло. Мне было слишком хорошо. Ах, ведь я переживал смертельную скуку! Ну что же, теперь я с сожалением вспоминаю о тех днях хандры и страдаю как последняя скотина, несмотря на все умозаключения, которые воздвигаю вокруг нее наподобие перил… Я спешу увидеть Люсиль снова, хотя и опасаюсь, что брошу ей правду в лицо.
10 часов
Клеманс:
— Для нее это избавление, поверьте. Скажу вам больше, господин Эрбуаз. На ее месте я бы здесь долго не задержалась. Она еще молода, хорошо выглядит, у нее немалые доходы. Она вполне могла бы начать новую жизнь. Путешествовать, воспользоваться оставшимися годами, знаете. Лично я бы не кисла в этом доме до конца дней своих. Хотя здесь и хорошие условия!
Эта славная Клеманс — воплощение здравого смысла. В самом деле, зачем Люсиль оставаться в «Гибискусах»? Если бы не ее виды на меня, она поспешила бы смотаться. Ясно как божий день.
17 часов
Она спустилась к обеду. Мне следовало этого ожидать. На ней был темный костюм, весьма подходящий к случаю. Весьма вдовий. Я благословил нашего соседа — благодаря ему мы ограничились ничего не значащими замечаниями, что позволило мне выработать естественную линию поведения. Я наблюдал за Люсиль внимательнее обычного. Хотя и в трауре, она впервые выставила напоказ драгоценности, которые притягивают взоры. Великолепный зеленый камень на безымянном пальце левой руки, скрывающий обручальное кольцо. Драгоценное колье. На блузке — красивая брошь. Безупречный макияж. Прическа, к которой приложил руку парикмахер. Мне стыдно за мою помятую, морщинистую физиономию. Если отмести все подозрения, все задние мысли, всю грязь, которая оседает у меня на сердце, факт остается фактом: я для нее слишком стар. Я позволил себе ее любить при Рувре, когда он служил заслонкой между мной и ею. Пока он присутствовал, у меня не было по отношению к ней никаких обязательств. Это была любовь-блажь. Теперь все выглядит иначе. Я эгоистически чувствую надвигающуюся угрозу и заранее ощетинился при мысли о грядущих часах и днях.
