А. Шантарский - Не проси
— Ладно. — Кучер бросил окурок на землю и затушил его ногой. — Как говорится, пора и честь знать.
— Действительно, не стоит злоупотреблять гостеприимством, — поддержал его напарник.
Они поочередно пожали Нечаеву руку, пожелали всего самого наилучшего и в конце концов удалились, оставив того с носом.
Олег Филимонович поглощал спиртное без всякой меры, когда минут через пятнадцать после того, как неторопливо удалились преступники, подъехала милиция. В срок, как обещал Глебов, они уложились. Подполковник подлетел первым на личной «Волге», следом, завывая сиреной и повизгивая тормозами, остановился «уазик».
— Ждите здесь, — приказал Глебов бригаде милиции, — на первом этаже дачи, — а сам поднялся наверх.
— Ты прибыл слишком поздно, — отрешенным и пьяным голосом попрекнул его Нечаев.
— Они пришли раньше, чем вы договорились? — проявил сообразительность представитель правоохранительных органов.
— Да, они не глупее вас. — После непродолжительной паузы хозяин дачи добавил: — К сожалению.
— Очень жаль, — с напускным сочувствием произнес подполковник. — Заявление писать будешь?
— А что толку, — заплетающимся языком отозвался Нечаев, — я же не могу указать сумму, на которую нагрели меня эти проходимцы. — И он схватился руками за голову, утопив пухлые пальцы в густой шевелюре.
— Действительно, — поддержал его собеседник, покачивая головой из стороны в сторону. — К тому же мы допустили оплошность, что не зафиксировали от тебя официальный сигнал заранее, и Груздев теперь наверняка станет все отрицать: скажет, что вообще не встречался с тобой и что ты его оклеветал.
Пострадавший посмотрел на подполковника милиции с недоверием, в его мутных от спиртного глазах промелькнуло подозрение.
— Не пойму, Антон Герасимович, на чьей ты стороне?
«Пьяный, а извилины работают», — подумал Глебов.
— Ты меня обижаешь, Олег Филимонович. Я для тебя из кожи лезу, а ты… — Он не договорил и отвернулся, приняв обиженный вид.
— Просто мне показалось, что ты не очень-то расстроился из-за того, что потерял приличное вознаграждение.
— Просто вида не показываю, — сухо сказал подполковник и поднялся с кресла. — Надумаешь дать делу официальный ход — жду тебя у себя в кабинете, — и, кивнув на прощание, вышел из комнаты. — Отбой, ложный вызов, — долетели до Нечаева его последние слова.
Пока начальник городской милиции прикуривал сигарету, уже сидя за рулем «Волги», «уазик» увез наряд милиции. Антон Герасимович несколько раз не торопясь затянулся, выпуская дым кольцами, только затем включил зажигание и скорость. Когда его машина трогалась с места, до него донесся отчаянный человеческий крик, похожий на вопль раненого зверя.
— Надо же, как переживает, — проговорил подполковник вслух, даже не взглянув в сторону дачи. Конечно же, он не знал, что Олег Филимонович обнаружил тайник пустым. В одно мгновение исчезли все жизненные сбережения.
Глебов отъехал от дачи километра три, свернул на обочину, остановился и посигналил. Из полумрака, от одиноких берез, отделились три тени и приблизились к машине.
— Как? — коротко спросил Груздев. За его спиной в напряженном ожидании застыли фигуры Касаткина и Носова.
— Сильно переживает, — вспомнил подполковник душераздирающий крик пострадавшего, — но все в полном порядке, даже заявление писать отказался. Садитесь.
Троица облегченно вздохнула, усаживаясь в «Волгу».
— А завтра, когда выйдет из депрессии, заяву подать не надумает? — поинтересовался Кучер, не выдержав.
Представитель правоохранительных органов невольно поморщился, понимая, с каким контингентом имеет дело ради собственной выгоды.
— Это моя забота, что-нибудь придумаю, — успокоил он окончательно заговорщиков.
— Сергей Емельянович, отблагодари «соратника», — осклабился Касаткин, и подполковник догадался, что он у них за старшего.
Глебов испытывал явный дискомфорт, находясь в подобной компании, но терпел, к чему обязывал и внушительный сверток, который сунул ему Груздев с репликой:
— Как договаривались.
— Сколько? — все-таки поинтересовался обычно сдержанный подполковник.
— Твоя заработная плата лет за пять-шесть, — вмешался в разговор Пигмей, показывая, что и он здесь что-то значит. Ко всему прочему, ему было приятно пообщаться на «ты» с начальником УВД города.
— Солидно, — согласился Антон Герасимович, и его голос заметно потеплел. — И все равно, чтобы с завтрашнего дня о вашем присутствии в городе я не слышал. — Он имел в виду Кучера и Пигмея.
— Заметано, — откликнулся великан, довольный завершением удачного дельца.
— Сделал дело — гуляй смело, — добавил его низкорослый подельник.
А Груздев, погруженный в собственные мысли, все больше помалкивал, выстраивая собственные планы на дальнейшее.
Автомобиль въехал в город.
— Где вас высадить?
— Можно сразу на железнодорожный вокзал, — сказал Касаткин.
— А меня где-нибудь ближе к центру, — вставил Сергей Емельянович.
Таким образом завершилась операция по изъятию денег у Нечаева, которую совместно спланировали уголовники и доблестный представитель закона. Кучер и Пигмей распрощались с Груздевым, пообещав, что в любой момент готовы поступить в его распоряжение в случае необходимости, похожей на сегодняшнюю, и покинули Бузулук.
Сергей Емельянович же считал, что многого не потерял в связи с отбытием из города подельников. Его одолевали иные заботы: заканчивался срок его проживания у Марины Владимировны, к которой он основательно привязался.
Глава пятая
Груздев проживал на своей даче, ему удалось выкупить ее обратно у новых хозяев. Оформлять дачу на себя он не рискнул, а лишь оформил на несколько лет через нотариальную контору доверенность, которая давала право распоряжаться недвижимостью по собственному усмотрению, хотя формально владельцем он не считался. Он устроился на работу сторожем в автомобильный парк, но лишь числился там, а трудился за него дедушка-пенсионер, которому он и отдавал заработанную плату.
И все бы было у Сергея Емельяновича хорошо, если бы не одно «но». Его беспрерывно тянуло к Сметаниной. Мужчина упорно сопротивлялся нарастающему чувству, гнал прочь из головы непрошеные и, как ему казалось, опасные мысли, но ночью сны завоевывали свое и он уже не владел ситуацией. Нет, о сыне Груздев не задумывался, он помнил его мальчиком, и отцовские чувства с годами притупились. Просто не хотелось окунаться в омут, из которого еще неизвестно, есть ли обратная дорога.
