Элен Макклой - Две три призрака
— Ладно, — сказал Гас и направился к двери, но на полдороге остановился. — Насколько я понимаю, ты мне звонил, чтобы узнать получил ли я письмо?
— Правильно.
— Интересно, кому еще она могла написать?
— Не знаю. — Тони пожал плечами. Он уже решил, как себя вести, и ему было все равно, что будет делать Гас. А Гас, спускаясь в лифте, завидовал самообладанию Тони и думал о том, что же все-таки узнала Вера…
Ничто на свете не могло заставить Филиппу подняться с постели рано утром. Когда бы она ни проснулась, в девять или в двенадцать, если у нее в этот день не было гостей, то завтракала она в постели. Филиппа приобрела такую привычку во французской школе в Швейцарии и не могла, да и не собиралась отказываться от нее. Благоразумные французы никогда не считали, что завтрак в постели — роскошь. Самые дешевые студенческие отели в Сорбонне автоматически включали в число своих услуг cafe au lait [12] или шоколад с булочкой. Правда, французские завтраки далеко не самые лучшие в мире. К тому же если у клиента вдруг возникали материальные затруднения, в кофе могло оказаться слишком много цикория, а хлеб — слегка зачерстветь. Но Филиппе было все равно, лишь бы не готовить самой. Нет, она не против приготовить холодную закуску перед приходом друзей и, надев поверх вечернего платья шелковый фартучек, грациозно порхать по гостиной с салатницей — но только в том случае, если посуду потом помоет прислуга. Однажды она совершенно серьезно заявила Тони, что в бедности самое ужасное — самой готовить себе завтрак.
Как правило, жизнь все же дает то, чего мы больше всего хотим, и Филиппа всегда знала, что, когда она проснется, какая-нибудь Катрин, или Аманда, или Симонетта войдет в комнату с большим подносом, накрытым очаровательной вышитой салфеткой, на котором будет еще одна салфетка, вазочка с цветком, чашка баварского фарфора, серебряный кофейник, фрукты, яйцо, поджаренный хлеб. И все будет ровно настолько горячим или холодным, насколько полагается.
Та же девушка принесет и утреннюю почту, которую можно не торопясь просмотреть за второй чашкой кофе.
Горничная уже вынула все счета, проспекты и просьбы о благотворительности, чтобы вручить их вечером Тони. Филиппе же приносили только письма, адресованные лично ей, и еще приглашения, так что за завтраком она никогда не отказывала себе в удовольствии заочно посплетничать с друзьями. В это утро последним попало ей в руки письмо с вензелем отеля «Уолдорф». Она аккуратно вскрыла конверт оправленным в серебро ножом для бумаг и начала читать, но тут ее колени судорожно дернулись, и кофе пролился на салфетку. Филиппа терпеть не могла беспорядка на подносе: она отставила его в сторону, не кончив завтракать, и откинулась на кружевные подушки.
За всю свою жизнь она не получала ничего подобного, и ей даже в голову никогда не приходило, что ее можно шантажировать. Первые минуты Филиппа была в шоке и думала не столько об опасности, сколько об отсутствии у автора вкуса. Что ж, Вера выросла среди белошвеек в нью-йоркских трущобах и, как рожденный в грязи болезнетворный микроб, должна быть без сожаления уничтожена…
Но у Филиппы был трезвый ум, и она быстро пришла в себя. Уничтожить Веру ей будет также трудно, как боксировать с человеком, который никогда не слышал о правилах бокса. Да и какие у Веры могут быть правила! Она признает только силу.
Филиппа приняла ванну, оделась, правда, несколько быстрее, чем обычно, и посмотрела расписание. Если она успеет на следующий поезд, то во втором часу уже будет в Нью-Йорке.
Бросив свой маленький «остин» на станции, Филиппа в последнюю минуту вбежала в вагон. На Центральном вокзале она взяла такси и сказала шоферу адрес.
В первый раз она ехала к Морису домой. Даже в мыслях она не называла его Леппи. Это приятельское мужское прозвище унижало его в ее глазах.
Выйдя из такси, она одобрительно оглядела тихую улицу, одним концом упиравшуюся в парк, другим выходящую на набережную. Дом был большой, но не слишком. С вежливым швейцаром, мягким ковром в холле, лифтом и почти так же хорошо вымуштрованным, как в частном доме, лифтером.
С нарочитой развязностью она спросила, на каком этаже квартира Мориса Лептона, лифтер спокойно ответил: «Десять Б, мадам, направо». Это послужило для Филиппы убедительным доказательством происшедших в жизни перемен. Так или иначе, на нее это подействовало успокаивающе. Сегодня женщины ее возраста и положения, которое легко определить по платью и манерам, нередко поддерживают с мужчинами типа Мориса деловые контакты и запросто посещают их квартиры, не вызывая при этом скандала. Правда, Тони сказал бы, что эти женщины, как правило, не замужем, но откуда лифтеру знать, замужем она или нет. Найдя на двери маленькую перламутровую кнопку, Филиппа нажала на нее.
Морис сам открыл дверь. Он был в тапочках, домашних брюках и спортивной рубашке.
— Фил?! — удивился он.
Она улыбнулась, на секунду ощутив к Вере почти благодарность. Без ее мерзкого письма не так-то легко было бы найти предлог, чтобы вот так заявиться к нему домой. Она была сильно влюблена в него сейчас и испытывала неодолимое желание видеть его, прикасаться к нему, быть с ним рядом.
Филиппа прошла в гостиную, жадно оглядывая все вокруг. Комната была именно такой, как она представляла. Китайский ковер с бежевым рисунком, под цвет ковра фарфоровая посуда, красное и тиковое дерево, застекленные книжные шкафы, закрывающиеся на ключ, особые шкафы для редких изданий — короче говоря, ничего похожего на ужасные квартиры современных писателей с книжными полками, забитыми собственными изданиями и переизданиями, с несколькими бестселлерами в дешевых бумажных обложках на виду, копией какой-нибудь современной скульптуры и цветами в горшках.
Комната была угловая, окна выходили на Пятую авеню, в конце которой виднелись фонтаны, а высоко над ними — главное здание штата, похожее на призрачный замок, серый мираж…
Филиппа заметила в углу пишущую машинку.
— Тут вы и работаете? — восторженно спросила она.
— Да, — ответил Лептон и, улыбаясь, вынул лист из каретки.
— У вас не должно быть от меня секретов!
— Я никому не показываю черновые варианты, — сказал он, — не хочу, чтобы кто-нибудь видел незаконченную работу.
— Даже я? — Филиппа подошла к нему совсем близко.
— Даже вы, — ответил Морис с улыбкой, несколько смягчившей резкость его слов. Он обнял Филиппу и поцеловал в губы, однако в его поцелуе Филиппа не почувствовала страсти.
— Вы получили письмо от Веры?
— Получил. — Его лицо помрачнело. — Насколько я понимаю, вы тоже.
