Тони Рейнольдс - Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе
Холмс кивнул и взял письма.
— Благодарю вас, Франклин, — сказал он, и меня удивил его пренебрежительный тон. — Вы оказали мне ценную услугу.
Франклин мрачно улыбнулся в ответ. Когда мы вышли из лавки, Холмс пояснил:
— Франклин — браконьер, превратившийся в лес ничего, Уотсон. Когда-то он так искусно подделал завещание, что ненадолго меня провел. Мне подумалось, что человек с такими ценными талантами не должен томиться в тюрьме, потому что может быть мне полезен. Я отдал в руки полиции того, кто заказал подделку, а Франклина предупредил. Но я недвусмысленно объяснил ему, что еще одно такое преступление будет его концом. В благодарность за услугу он помогает мне разобраться с проблемами вроде сегодняшней. Теперь он зарабатывает на жизнь, реставрируя старинные тома. И если порой реставрация носит, скажем так, воображаемый характер, никому от этого нет большого вреда.
Однако вернемся к нашему делу. Оно становится все более интересным. Судя по всему, рукописи подлинные, поэтому мы можем предположить, что и нападение было настоящим. Давайте-ка зайдем теперь в Библиотеку Британского музея, тем более что до нее рукой подать, и узнаем мнение эксперта о содержании наших писем.
Музей находился через дорогу от лавки Франклина. Холмс повел меня через большие залы в самый центр, к читальному залу. Как всегда, я испытал благоговейный трепет от его величины и от огромного стеклянного купола над головой. Холмс, у которого имелся читательский билет, часто наведывался в библиотеку, чтобы исследовать исторический фон какого-нибудь дела, когда не хватало сведений в его собственном алфавитном справочнике.
У стойки Холмс спросил профессора Грэя. Этот джентльмен вскоре появился и тепло пожал руку моему другу.
— Здравствуйте, мистер Холмс! Чем я вам могу помочь сегодня? — спросил он.
Этот пожилой господин бодрого вида вполне соответствовал расхожему представлению о профессоре, непременно бородатом, в твидовом костюме.
— Здравствуйте, профессор! Мне доверили эти письма, якобы написанные Уильямом Мейтлендом Летингтонским. Я был бы безмерно вам признателен, если бы вы высказали мнение об их содержании.
Взяв письма, профессор Грэй принялся их читать.
— Гм-м, весьма интересно! — наконец сказал он. — Возможно, вам известно, что за свое коварство Уильям Мейтленд получил прозвище Макиуилли — от Макиавелли. Очень удачная игра слов! Он был замешан в заговоре с целью убийства Давида Риччо, личного секретаря королевы Марии и, по слухам, ее любовника. Несмотря на это, ему удалось вернуть себе расположение королевы, и позже он состоял при ней на важной государственной должности. Одно время Мейтленд был послом Марии в Англии и, несомненно, приобрел много знакомых среди тамошней знати. Судя по этим письмам, он служил и нашим и вашим.
Пока Холмс беседовал с профессором, я взглянул в сторону и заметил промелькнувший знакомый профиль.
— О, герр Шульдиг! — воскликнул я. — Какой сюрприз — увидеть вас здесь!
Шульдиг вздрогнул и резко остановился. Повернувшись ко мне, он сказал с угодливой улыбкой:
— Доктор Уотсон! — Его полные щеки блестели от пота. — Как приятно снова увидеть вас так скоро!
— Вы здесь по делам службы?
— Да-да, конечно! Компания «Сименс» проводит электричество и в этой библиотеке. Самая изумительная коллекция в мире! Это большая честь для нас. Однако прошу меня извинить, я тороплюсь по делу: в этом большом здании так много работы.
— Конечно.
Холмс заметил, что я беседую с немцем.
— Мы познакомились с герром Шульдигом сегодня в доме одного из наших клиентов, — сообщил он как бы невзначай профессору, когда толстяк поспешно удалился. — По-видимому, он хорошо знает свое дело.
— Безусловно. Бесценный специалист! Возможно, вы этого не помните, мистер Холмс, но десять лет назад в этой библиотеке было темно и мрачно. Всего один газовый фонарь горел под куполом, и в сумрачные и туманные дни мы не могли здесь работать. И, конечно, всегда существовала ужасная угроза пожара, который нанес бы немыслимый урон.
К счастью, теперь все это в прошлом. Электрический свет позволяет нам работать в любое время, и мы не зависим больше от капризов климата и времени года. Правда, читатели, привыкшие к газовому освещению, жалуются, как ни странно, на то, что электрический свет слишком яркий!
— Перемены поначалу даются трудно, — заметил Шерлок Холмс. — Позвольте выразить вам искреннюю благодарность за оказанную помощь. Ваша эрудиция всегда была потрясающей.
— Вы не торопитесь? Мне бы очень хотелось, пользуясь случаем, снять копии с этих писем. Конечно, если нет возражений.
— Полагаю, мой клиент не будет против, — любезно произнес Холмс.
А я, хоть и был настроен менее оптимистично, зная о собственническом отношении сэра Саймона к рукописям, счел за благо промолчать.
Пока профессор Грэй снимал копии, мы с Холмсом сидели на кожаном диванчике, переговариваясь вполголоса, чтобы не мешать читателям.
— Вы сделали какие-нибудь выводы? — осведомился я.
— Мне по-прежнему неясен мотив кражи, — пожаловался мой друг. — Если нападавший нуждался в относительно небольшой денежной сумме, почему просто не ограбил какого-нибудь богатого пьяницу на темной улице в Сохо, вытащив у него бумажник? Очевидно, нужно было именно это конкретное письмо. Однако вряд ли кого-то настолько интересуют письма елизаветинской эпохи, если только они не написаны одним из монархов того времени.
— Быть может, вся важность письма заключается в том, что написано на пергаменте? — предположил я. — Скажем, если украденное письмо проливало свет на бесчестный поступок, совершенный знатной особой того времени, то не исключено, что потомок захотел любой ценой защитить доброе имя своей семьи.
— Четыреста лет спустя? Сомневаюсь. Даже самый возмутительный скандал покрывается романтической патиной за столь долгое время. Герцог Сент-Олбенский спокойно заседает в палате лордов и не считает, что его достоинству вредит родство с прекрасной, но распутной Нелл Гвин[22].
— А как насчет теории сэра Саймона, что тут замешан его соперник, коллекционер из Далиджа?
— Я не принимаю это всерьез, Уотсон. Мания коллекционирования приобретает у людей различные формы. Интересы коллекционера из Далиджа лежат главным образом в области антропологии: он ценит экзотику. Сомневаюсь, чтобы его заинтересовал кусок пергамента елизаветинских времен, что бы на нем ни было написано. Кроме того, хотя коллекционеры и не разборчивы в средствах, когда охотятся за добычей, я сомневаюсь, чтобы он дошел до кражи.
