Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Не поворачиваясь на голос и продолжая смотреть на освещенную штору, Ник увидел, как дернулась тень.
«Ее ударили ножом!»
Тень девочки повернулась тяжело. Умерев, она еще хваталась за штору, хотела сорвать ее, хотела, чтобы Ник увидел еще раз ее глупое лицо.
— Не двигайся!
Ник дрожал от сдерживаемой ярости. Он повернулся, в темноте перед ним был темный силуэт. Лица не разглядеть, но голос мужской и, кажется, знакомый.
— Тамара здесь? — спросил Ник.
— Нет.
— А где она?
— Тамару убили. Вчера!
Он наконец узнал голос — фотограф с пляжа.
— А вас, значит, не тронули?
— Это случайно, — фотограф замялся. — Просто повезло.
— Обезьянка-то ваша цела?
— Нет!
— Чего вы хотите?
Тень фотографа в темноте стояла немного криво, и Ник понял: он опирается на винтовку.
— Уезжайте завтра утром, — сказал фотограф. — Тамара просила передать тебе… Это просьба. Попробуйте вытащить Миру.
— Это все? — спросил Ник и поднялся. Коленки дрожали.
— Нет.
— Что еще?
— Я хочу отдать вам фотографии вашей мамы… Все-таки работу сделал.
* * *Свет в окошке Тани все так же горел, но Ник не пошел туда. Зачем? Ей уже не поможешь. Наступая нарочно на спящих собак, он медленно пересек двор, поднялся на второй этаж. Ли спала. Ник разделся и тоже лег. Он закрыл глаза и вдруг увидел, что на веках свет. Это вышла наконец луна из-за тучи.
«Не думать… Забыть… Мне не нужны травмы… Я не спал с ней… Я не отвечаю за ее судьбу. Я ничем не смог бы помочь».
Когда загрохотали во дворе выстрелы, он подумал, что галлюцинирует, но не встал, не открыл глаза. Он услышал, как встала со своей постели Ли, приподняла занавеску. Он понял: окна турбазы загораются одно за другим. Но не было никакой перестрелки.
Старик с серебряной бородой и еще двое молодых парней, вооружившись короткими винтовками, в упор расстреливали собак. Собаки рычали, метались с визгом по двору, бились о закрытые ворота. Ник поднялся и встал за спиной матери. Он видел, как расстрелянное с расстояния в полметра животное отлетело назад и шлепнулось у каната танцплощадки. Он вспомнил, что уже видел подобное два года назад. Здесь регулярно отстреливают бездомных собак, это традиция.
Утром, когда они шли к поезду, крови на каменных плитах не было. Кровь смыло коротким предутренним ливнем.
Глава четвертая
1
Пыльная жара ходила по поезду. Сухой воздух, заполнив туго вагоны, казалось, амортизировал железный стук колес. Может быть, просто заложило уши. Желтизна, перебиваемая зеленью, широкою пленкой крутилась назад. Бетонные платформы, скалы, виноградники, скалы… Желтизна была за толстенными пыльными стеклами. Вагон пружинил, раскачивался, а на лице матери (Ли сидела напротив, счастливая, она спала) лежало встречное солнце, и можно было сосчитать все капельки пота на ее щеках. Ник пробовал закрывать глаза, пробовал читать Евангелие, но невозможно в такую жару и тряску читать Евангелие с обрезанным углом. Текста каждый раз не хватало, и не каждый раз удавалось по памяти его восстановить. В вагоне стоял запах уксуса. Наверное, какой-нибудь неосторожный кавказец разбил банку с маринадом. Море было справа, оно иногда возникало, огромное и синее, за желтизной гор. Окна плотно закрыты, и море невозможно было почувствовать. Расплющив нос о горячее стекло и зажмурившись, Ник попытался хотя бы представить себе запах моря.
«Она жива, Танечка… Жива… — сказал он себе. — Мне не в чем себя обвинить. Мне просто все это почудилось… Она испугалась и уехала! Уехала».
Прежде чем выйти за ворота монастыря и спуститься в последний раз с горы, он все-таки зашел в комнату девочки. Дверь не была заперта. В комнате не оказалось ни Тани, ни ее вещей, все кровати прибраны тщательно. Только почему-то горела среди дня настойчивая настольная лампа. Ник погасил лампу. Тогда он подумал, что даже если девочку и убили, то, конечно, не здесь, конечно, ее вывезли куда-нибудь, может быть, мучили, а может быть, еще мучают…
Вагон качнуло. За стеклом медленно, вырастал, появилась очередная платформа. Поезд тормозил.
— Жарко как! — вздохнула Ли, не открывая глаз.
— Еще часа три, — сказал Ник. — Я думал ты заснула.
— Я заснула… — она кончиком пальца, как блестящего жука, придавила крупную каплю пота у себя на лбу. — Кошмары снятся… Какая это станция?
— Трудно сказать!..
Приподнявшись, Ник рассматривал платформу. Прошли мимо окна какие-то вооруженные люди, все бородатые, молодые. Они неприятно скалились, они обменивались колкими словечками, они старались друг друга задеть. Карабины в волосатых руках никак не походили на старенькие винтовки. У карабинов был какой-то ехидный заграничный вид. Их короткие широкие штыки, раскачиваясь в солнечном блеске, резали глаза.
— Девочку твою забыли… — сказала Ли.
— Она уехала.
— Ты думаешь?
— Я зашел утром, посмотрел. Там никого не было… Все кровати застелены.
— Ты же не знал номера ее комнаты.
— Вычислил.
Поезд дернуло. Высокая старуха, только что с трудом втащившая в вагон огромный кривой узел, пыталась теперь пристроить его на верхнюю багажную полку. Это ей почти удалось, но узел все-таки упал, покатился по полу. Было слышно, как старуха заскрежетала зубами.
— У нас есть что-нибудь попить? Какая-нибудь вода? — все так же не открывая глаз, спросила Ли.
— Нет. Я думаю, часа через три будем в Очамчире. Я думаю, там уже и напьемся.
Город, кривой и серый, с первой же минуты запутал их. Если предвоенный Новый Афон можно было бы сравнить с напуганным красивым лицом, то Очамчире напоминал лишь гипсовый слепок с такого лица. После закупоренного вагона хотелось выпить воды, хотелось вдохнуть в легкие побольше горького морского воздуха, но в городе оказалось тесно и душно, как в нагоне, с той лишь неприятной разницей, что вагон все-таки двигался вперед, а город стоял на месте. Обливаясь пеной из теплых пластмассовых бутылей, они никак не могли удовлетворить жажду. Не помогло и море. Открывшееся вдруг в конце низкой улицы море показалось пыльным и неподвижным.
2
Сидя в короткой тени, очень долго он смотрел прямо на солнце. Он задирал голову и изо всей силы прижимал мокрую ладонь к бетону волнореза. Он хотел почувствовать боль. Сквозь темное пятно, сквозь солнце он смотрел, как Ли выходит из воды, отряхивается. Пытаясь подавить нарастающий бессмысленный страх, он думал о ее мокрых волосах, как бы хорошо сейчас взять расческу и привести их в порядок, сесть на песке сзади нее и пустить по голой спине из-под пластмассовых зубьев тоненькие струйки волос.
