Александр Дюма - Записки полицейского (сборник)
Заняв при отъезде из Бирмингема место в вагоне низшего класса, я оказался в обществе двух пассажиров, блестящая наружность которых как то не согласовывалась со скромными местами, ими выбранными, чтобы преодолеть пространство, отделяющее Лондон от этого города.
«Как понять, – размышлял я, – отчего эти двое джентльменов, так щегольски одетые, решились путешествовать в поезде для простолюдинов, в некомфортных вагонах, место в которых стоит не более двух пенни за милю?» Окинув глазами всю залу, я заметил их у буфета.
Человек малосведущий, так сказать, сосредоточенный на самом себе, для которого всевозможные ухищрения, употребляемые некоторой частью модников, – дело незнакомое, легко поверил бы этой фальшивой роскоши, во первых, потому, что она – превосходное подражание, а также потому, что она просто бросается в глаза на фоне пестрой толпы, которая составляет пассажиров парламентского поезда. Между тем несколько минут пристального внимания позволили мне заметить, что блестящие цепи, которые украшали жилеты джентльменов, были медные, позолоченные, так же, как, впрочем, и их часы, перстни и лорнеты, что мех воротников и обшлагов кафтанов был самого низкого качества и, наконец, что их усы, бакенбарды и прически были случайными украшениями, которые могли изменяться по форме и цвету, в зависимости от прихоти своих владельцев.
Пристальное внимание, с которым я разглядывал, изучал черты лиц, ухватки и одежду этих двух незнакомцев, позволило мне определить и их возраст: оба они были на вид лет около пятидесяти, но вместе с тем старались сохранить манеры, вид и поступь мужчин значительно более молодых.
Опорожнив несколько стаканов грогу, окинув зал ожидания высокомерными взглядами, двое наших молодцов заприметили в противоположном конце залы молодую особу, скромно сидевшую в уединении. С общего согласия и будто бы зная пассажирку, джентльмены бросились к ней, громкими голосами и призывными знаками предложили ей перекусить и выпить стакан грогу. Девица с таким чрезвычайным достоинством и решительным видом отказалась от этих предложений, что я испытал острое сочувствие к ней, оказавшейся в беззащитном положении. Приблизившись на несколько шагов к тому столу, у которого она сидела, облокотившись, я стал пристально в нее всматриваться.
Это была совсем молоденькая девушка, почти ребенок, казалось, ей было не больше лет пятнадцати-шестнадцати. Длинное траурное платье облегало ее стройный стан, а по бледности лица ее, по смущенному взгляду нетрудно было заметить, что наглая и дерзкая навязчивость двух незнакомцев приводила ее в ужас. Необыкновенная красота девушки поразила ум мой и пробудила воспоминания. Я уже видел улыбку этих уст и встречал этот восхитительный скромный взгляд. Но где? Когда? При каких обстоятельствах? Не мог припомнить.
В ту минуту, когда я затуманенным воспоминаниями взором смотрел на девушку, не обращая внимания на то, что ее окружало, один из наглецов с грубой фамильярностью положил руку на плечо милого создания и поднес другую с рюмкой водки почти к самому ее лицу.
Бедняжка быстро вскочила. Яркий румянец залил ее лицо, и глазами, полными слез, она окинула залу. Вскоре этот взгляд остановился на мне.
– Господин Уотерс! – вскрикнула она, бросившись в мою сторону. – Господин Уотерс! Ах, как я счастлива, что нашла вас здесь!
– Разделяю вашу радость, не имея, однако, возможности дать себе отчет в том, – ответил я, – где имел удовольствие вас видеть, хотя черты вашего лица мне смутно знакомы.
– Отойдите, сударь, – затем приказал я наглому пьянице, который, охмелев от напитков, поглощенных им за этот вечер, вторично предлагал милой путешественнице стакан грогу. – Ступайте прочь, говорю я вам!
Вместо того чтобы мирно покориться настоятельному требованию, джентльмен стал насмешливо улыбаться, присовокупляя к своим гадким усмешкам оскорбительные угрозы. Раздраженный его наглым упорством, я нанес негодяю такой ловкий удар кулаком, что пышный белокурый парик слетел с его головы на бутылку, сам же джентльмен несколько минут стоял как вкопанный, рассвирепев и онемев от бешенства и стыда.
Громкий хохот, раздавшийся при виде его обнажившейся, весьма невзрачной бритой головы, пробудил в нем жажду мести. Этот фанфарон был готов, при поддержке своего товарища, ухватить меня за горло, но раздавшийся звонок, приглашавший пассажиров вернуться в поезд на свои места, помешал ему.
Я избежал стычки, не показав, что уклонился от нее, и, предложив руку дрожавшей молодой попутчице, которая умоляла не оставлять ее, устроился в другом вагоне, вдали от двух сорвиголов, оглашавших воздух ругательствами и торопившихся на свои места.
– Госпожа Уотерс здорова? Надеюсь, Эмилия также? – спросила девушка, когда мы уселись на места.
– Слава богу, мадемуазель, а вы знаете мою жену и дочь?
– Как же, конечно, я вас знаю, добрый господин Уотерс, – с улыбкой ответила моя прелестная попутчица, – но если я и сохранила в сердце своем воспоминания о прошлом, то, как вижу, сохранила их одна. Вы, стало быть, совсем забыли малютку Мэри Кингсфорд?
– Мэри Кингсфорд! – с изумлением воскликнул я. – Вы Мэри Кингсфорд?!
В то время когда я оставил Йоркшир, Мэри была восхитительным дитя и, помимо дивной красоты, отличалась нравом настолько кротким и всегда ровным, что сделалась любимицей не только жены моей, но и всех соседей в окрестностях.
Мэри была единственной дочерью садовника, состоявшего в услужении у одного богатого баронета, и благодаря матери, получившей неплохое образование и содержавшей небольшую школу, Мэри получила приличное воспитание.
– Какова же причина того, что вы носите траур, Мэри? – поинтересовался с сочувствием я.
– Как же, господин Уотерс, – проговорила она. – У меня отец умер. В будущий четверг будет шесть недель со дня этой невозвратной утраты. Но, – продолжила молодая попутчица уже с меньшей грустью, – матушка моя, слава богу, здорова. Вы знаете, господин Уотерс, добрая мама моя бедна, я очень хочу помочь ей, поэтому и еду искать счастья в Лондоне.
– Искать счастья? Милое дитя!
– Да, именно так. Вы знаете мою двоюродную сестру, Софию Кларк?
– Как не знать! – отвечал я. – Так что же?
Действительно, я знал эту девушку, она была прислугой в пирожной лавке. Но мне также было известно, что она была не лишена пороков, общих для большинства женщин, а именно – чрезвычайного кокетства и ветрености.
– Я буду помогать Софии в обслуживании покупателей, – продолжила мисс Кингсфорд, – но только зарабатывать буду меньше ее, что и справедливо, ведь мне еще нужно научиться быть искусной торговкой. Не счастье ли, господин Уотерс, что добрая София вспомнила обо мне?
