Эркман-Шатриан - Дьявольский эликсир (сборник)
– А где теперь миссис Гельдхераус? Она вас знает? Она может что-нибудь рассказать о состоянии ваших умственных способностей?
– Увы! — пролепетала Прюденс, заливаясь горючими слезами. — Она отправилась в Париж. Когда к ней приехала моя сестра, она собиралась оставить Лондон.
Прокурор многозначительно взглянул на председателя. По его мнению, свидетельница была безнадежно больна. Простая лгунья никогда бы не выдумала столь неудачной и нелепой истории.
– Можете сесть, — резко сказал он.
– Вы позволите мне еще одно слово? — спросила несчастная Прюденс.
Она прямо смотрела в глаза председателю. Он был человек мягкосердечный, и что-то в ее страдающем, залитом слезами лице тронуло его.
– Ну, — спросил он, — в чем дело? Говорите короче.
– Не позволите ли вы, чтобы сестру-ребенка принесли сюда?
Женщина, которой поручили Августу, выступила вперед и показала свою странную питомицу публике. Увидев ее, «добрая миссис Браун» удивительным образом переменилась: она принялась горячо и взволнованно что-то шептать своему защитнику, ударяя по скамье кулаком. В следующий миг тот уже вскочил со своего места.
– Господин председатель! Уполномоченный своей клиенткой, я заявляю, что она отказывается нести всякую ответственность за представленного суду ребенка. Она его совсем не знает и никогда в жизни его не видела. Она поручает мне сказать, что тому ребенку, которого передала ей эта леди, не было еще и месяца. Обращаюсь к свидетельству всех присутствующих на суде матерей, этому ребенку по крайней мере два или три года.
Слова эти возбудили сильное волнение.
– Это тот ребенок, которого вы ей поручили, или не тот? — спросил председатель.
– Да, милорд, то есть господин председатель, это тот самый ребенок, это моя сестра, я везде ее узнаю. Глаза у нее все те же, и бородавочка на лбу, но сестра выросла, это правда.
Салли энергично протестовала со своего места.
– Господин председатель, — сказал ее адвокат, — я отрицаю, что это тот же младенец. Свидетельница уже показала, что не заслуживает доверия, когда навязывала суду какую-то нелепейшую басню. Все мы люди опытные в таких делах, понимаем ее мотивы. Но все же зачем настаивать на том, что ребенок, который на два года старше, и есть ее ребенок? Признаюсь, я не понимаю.
– Этот ребенок был поручен вашим попечениям? — спросил председатель няньку из работного дома.
– Да, ваша честь. Их всех признали в лицо, когда их к нам привезли. Я на каждого навязала карточку с именем. Эта девочка, кажется, Августа. Она ни разу не оставалась без моего присмотра.
– Какого приблизительно возраста она была, когда появилась у вас?
– Да недель эдак трех, может, месяц, господин председатель, только теперь мне кажется, — она запнулась, — что она гораздо старше. Да, по правде сказать, может, уж темновато было, когда ее к нам привезли.
– Это очень странно, — заметил председатель. — Кто давал показания о предполагаемом возрасте ребенка?
– Должно быть, подсудимая, господин председатель, и две ее соседки установили личность детей и назвали имена, под которыми они были известны.
– Покажите мне ребенка.
Августу поднесли ближе к председателю.
– Ну, — сказал он нерешительно, — я не вполне компетентен, но этой девочке, мне кажется, года три. Когда она родилась? — обратился он к Прюденс.
– Пятьдесят три года тому назад, двадцать первого апреля 18… года.
Новый взрыв хохота стал реакцией на ее ответ, но председатель рассердился. Женщина становилась совершенно несносной, ведь нетрудно было понять, что она вовсе не до такой степени помешалась, как прикидывается.
– Мисс, — проговорил он строго, — вы, вероятно, догадываетесь, к какому заключению я прихожу из-за нелепости ваших показаний. Предупреждаю, в ваших же интересах желательно говорить правду.
Во всякое другое время суровый тон и грозный вид председателя напугали бы бедную Прюденс до полусмерти. Теперь, однако, она не обратила на него никакого внимания, так как во все глаза смотрела на Августу, которая, несомненно, вела себя крайне удивительно. К ужасу няньки, она изгибалась, вытягивалась и корчилась в ее руках. При последних словах председателя вдруг раздался треск, и дождь из пуговиц пролился над головами судей — это грязное розовое платьице Августы и фартучек из работного дома, натянувшись до упора, громко лопнули по швам.
– Смотрите, смотрите! — крикнула Прюденс вне себя от волнения. — Проходит! Говорила я вам! Она растет! О, погодите минутку, ваша честь! Она скоро заговорит! Она подтвердит все, что я сказала. Августа, милочка, ради бога, говори, если можешь! Мне не верят!
У няньки, с ужасом наблюдавшей за происходящей метаморфозой, на лбу проступил пот, и она отказалась от попыток удержать на руках ребенка, вес которого неимоверно увеличился. Она посадила его на скамью рядом с собой и не сводила с него испуганных глаз.
Все видели, что происходило что-то необычайное. Августа давилась, кашляла, хрипела, бледнела, багровела, покрывалась сыпью, которая мгновенно пропадала. Казалась, она с каждой минутой становилась старше на месяц. Коклюши, родимчики[15], корь, и тому подобное проносились над ней с быстротой молнии. Она снова преодолевала многотрудный, но на этот раз быстрый путь к зрелости. В зале все как один встали. Заседание было прервано. Члены суда поднялись на скамейки. Растерянный председатель, ошеломленный неожиданным поворотом дела, вытирал очки с выражением человека, который видит конец света.
Женщины, приставленные к детям, окаменели от страха и пальцем не смели прикоснуться к чудесному существу. Первой опомнилась нянька. В ней пробудилось чувство приличия, и, сняв свою длинную накидку, она закутала в нее уже изрядно повзрослевшего ребенка, с каждой секундой все больше выраставшего из своего платья.
– О, говори, Августа, говори, если можешь! — взмолилась Прюденс.
– Разве ты не видишь, что я стараюсь? — внезапно отозвалась Августа звонким детским фальцетом. — Конечно, то, что ты говорила, сущая правда, хотя ты, как обычно, наговорила много такого, о чем могла бы и умолчать. Я приняла слишком большую дозу этого гнусного снадобья, но теперь его действие проходит. Я, как вы все, вероятно, заметили, чувствую себя очень дурно и прошу сейчас же меня отсюда увезти, так как пребываю в чрезвычайно неприятном для дамы положении. Позовите извозчика! Чего только я не натерпелась, пока находилась в лапах у этой негодяйки!
Председатель побледнел. Салли Браун забилась в дальний угол скамьи подсудимых и с исказившимся лицом слушала свою быстро развивающуюся протеже. Под нянькиным широким плащом формы Августы раздавались и в ширину, и в длину; она росла, как тыква под плащом восточного фокусника.
