Дороти Сэйерс - Смертельный яд
— Извините, — сказал он, — дело в том, что я дьявольски ревную вас к этому Бойсу. Не имею на то никакого права, а все равно ревную.
— В том-то и дело, — отозвалась Харриет. — И всегда будете ревновать.
— А если буду, то жизнь со мной станет невыносимой. Так?
— Вы будете глубоко несчастны. Не считая уже других минусов.
— Но послушайте, — запротестовал Вимси, — если вы выйдете за меня замуж, то мне не нужно будет ревновать, потому что тогда я буду знать, что я вам по-настоящему нравлюсь и все такое прочее.
— Вам кажется, что не будете. А на самом деле будете.
— Правда? Да нет, конечно, не буду! С чего мне ревновать? Это все равно, как если бы я женился на вдове. Разве все вторые мужья ревнуют?
— Не знаю. Но это не одно и то же. Вы никогда не смогли бы доверять мне по-настоящему, и мы оба были бы несчастны.
— Но, черт побери, — возразил Вимси, — если бы вы хоть раз сказали, что я вам небезразличен, все было бы в порядке. Я бы поверил. Но вы молчите, и поэтому я выдумываю всякие глупости.
— Вы все равно стали бы выдумывать всякие глупости, невольно. Вы не были бы ко мне справедливы. Мужчины на это не способны.
— Никто?
— Ну, почти никто.
— Это было бы ужасно, — совершенно серьезно согласился Вимси. — Конечно, окажись я именно таким идиотом, все было бы достаточно безнадежно. Я знавал когда-то одного типа, который подхватил этот вирус ревности. Если жена не вешалась ему на шею, он воспринимал это как признак ее равнодушия к нему, а если она выражала свою любовь, он обвинял ее в лицемерии. Жизнь стала совершенно невыносимой, так что она сбежала с кем-то, кто был ей совершенно безразличен, а он продолжал говорить, что его подозрения оправдались. Но все остальные говорили, что он, дурак, сам во всем виноват. Все ужасно сложно. Похоже, преимущество имеет тот, кто начинает ревновать первым. Может, у вас получится приревновать меня? Мне бы этого очень хотелось, потому что это докажет, что вы ко мне не совсем равнодушны. Не рассказать ли вам какие-нибудь подробности из моей прежней жизни?
— Пожалуйста, не надо.
— Почему?
— Я не хочу знать ни о какой другой.
— Правда? Клянусь Юпитером! Это вселяет надежду! Я хочу сказать — если бы вы питали ко мне чисто материнские чувства, то готовы были бы проявить сочувствие и понимание. Я терпеть не могу сочувствия и понимания. И вообще-то у меня нет желания никого вспоминать… за исключением Барбары, конечно.
— А кто такая Барбара? — насторожилась Харриет.
— О, одна девушка. По правде говоря, я ей многим обязан, — задумчиво проговорил Вимси. — Когда она вышла замуж за того типа, я утешился тем, что занялся расследованием преступлений, и это оказалось очень занимательно, в общем и целом. Но в тот момент мое сердце было совершенно разбито, я очень страдал. Мне даже пришлось прослушать специальный курс логики.
— Господи!
— Чтобы, тая от нежности, повторять: «Barbara celarent darii ferio baralipton». В этой фразе была некая романтическая благозвучность, которая, как мне казалось, прекрасно выражала страстные чувства. О, сколь долго лунными ночами я шептал эти слова соловьям, обитавшим в садах колледжа Святого Иоанна! Сам я, конечно, учился в Бэллиоле, но здания стоят рядом.
— Если кто-то за вас и выйдет замуж, то исключительно ради удовольствия слушать, как вы несете вздор! — сурово заявила Харриет.
— Не самый лестный повод, но это все же лучше, чем ничего.
— Я и сама люблю фантазировать и нести всякий вздор, — сказала Харриет со слезами на глазах, — но эта история здорово выбила меня из колеи. Знаете, я не узнаю себя, я ведь на самом деле человек жизнерадостный. Вся эта мрачная подозрительность — совсем не мое амплуа. Но что-то во мне сломалось.
— И неудивительно, бедное дитя! Но это пройдет. Держитесь — и предоставьте все старине Питеру.
Вернувшись домой, Вимси обнаружил, что его ждет записка.
«Дорогой лорд Питер!
Как вы видели, я уже приступила к работе. Мисс Климпсон отправила туда шестерых, с разными биографиями и рекомендациями, конечно — и мистер Понд (старший клерк) принял на работу меня, с условием, что последнее слово будет принадлежать мистеру Эркерту.
Я работаю всего пару дней, так что пока могу сказать вам о своем нанимателе очень немного, если не считать того, что он сластена и держит в ящике письменного стола тайные запасы рахат-лукума и сливочного шоколада, которые украдкой кладет в рот, пока диктует. Он производит достаточно приятное впечатление.
Но вот что я заметила. Мне кажется, что небезынтересно будет вникнуть в финансовую деятельность мистера Эркерта. Мне, так или иначе, приходилось иметь дела с биржей, знаете ли, и вчера в его отсутствие я ответила на телефонный звонок, не предназначавшийся для моих ушей. Человеку несведущему этот звонок ничего бы не сказал, зато мне сказал довольно много — я знаю кое-что о звонившем. Выясните, не имел ли мистер Э. какого-либо отношения к тресту «Мегатериум», который с таким шумом лопнул.
Ждите дальнейших сообщений.
Искренне Ваша,
Джоан Мерчисон».
— Трест «Мегатериум»? — сказал Вимси. — Ничего себе дельце для респектабельного нотариуса! Надо расспросить Фредди Арбетнота. Он полный осел во всем, что не относится к акциям и ценным бумагам, но вот в них он почему-то прекрасно разбирается.
Он еще раз перечитал письмо и автоматически отметил, что оно напечатано на машинке «Вудсток», причем в строчном «р» немного коротковата палочка, а прописное «А» чуть выбивается из ряда.
Тут он насторожился и прочел письмо в третий раз, теперь уже отнюдь не автоматически заметив усеченное «р» и перекошенное «А».
После этого он уселся за письменный стол и написал короткую записку, адресовал ее мисс Мерчисон и послал Бантера на почту, чтобы тот его отправил.
Впервые в этом неприятном деле Вимси ощутил некое движение, свидетельствовавшее о том, что из глубин его подсознания медленно начинает всплывать какая-то, пока неясная догадка.
Глава 12
Постарев и став еще более словоохотливым, Вимси любил повторять, что воспоминания о том Рождестве в имении герцога Денверского посещали его в кошмарных снах, ночь за ночью, все последующие двадцать лет. Но, не исключено, что он несколько сгущал краски. Конечно, терпение его подверглось серьезнейшему испытанию. Первые тревожные сигналы прозвучали, когда «чокнутая» миссис Димсуорти пропела своим четким пронзительным голосом:
— Правду ли говорят, милый лорд Питер, что вы защищаете эту ужасную отравительницу?
