Джон Карр - Отравление в шутку
Вирджиния Куэйл говорила весьма неопределенно, — пояснил окружной детектив, подняв взгляд. — Она лишь помнит, что ей была нужна машина для поездки в город за книгой в библиотеке. Услышав внизу голос Клариссы, она спустилась, села в автомобиль и уехала. Ей кажется, что тогда было около двадцати пяти минут шестого.
Он возобновил чтение.
— «17.30. Судья Куэйл выходит из библиотеки и спускается в погреб. Мэтт приезжает домой на автобусе и видит отца идущим в сторону кухни. Мэри на кухне помогает служанке готовить ужин. Туиллс еще у себя в кабинете, а его жена в своей комнате наверху. Миссис Куэйл лежит в своей спальне.
17.30 — примерно 17.55. Судья в мастерской, остальные в указанных выше комнатах. Мэтт спускается около 17.50, идет в кухню и слоняется там, пока Мэри готовит поднос для миссис Куэйл.
17.55. Судья выходит из погреба с бутылкой бренди, оставляет ее в библиотеке и поднимается к себе в комнату умыться.
18.00. Звучит гонг к ужину. Мэтт поднимается наверх с подносом и встречает спускающегося судью. Судья останавливается взглянуть на поднос. Мэтт ставит поднос на стол, не будя миссис Куэйл, которая дремлет в кресле, затем спускается назад.
18.00–18.10. Поднос остается нетронутым на столе, пока миссис Куэйл дремлет. Судья и Мэтт вдвоем в столовой. Кларисса все еще наверху. Мэри и горничная в кухне. Вирджиния еще не вернулась.
18.10. Вирджиния прибывает домой. Мэри идет наверх, будит мать, наблюдает, как она начинает есть. Потом спускается. Кларисса выходит из своей комнаты, а Туиллс — из кабинета.
18.45. Ужин закончен. Судья идет в библиотеку, Туиллс — в кабинет, Мэри — на кухню помогать с посудой, Вирджиния и Кларисса — наверх переодеваться, Мэтт — сидеть с матерью».
Сержант мрачно перевернул страницу.
— Вот так. Мэри отпустила служанку, как только посуда была вымыта. Миссис Куэйл стало плохо около половины восьмого, но доктор сказал, что это не страшно, поэтому миссис Туиллс отправилась в автомобиле на собрание дамского клуба, а Вирджиния — на свидание с парнем по имени… — он заглянул в записи, — Кейн. Вы здесь с восьми и знаете остальное.
Мы оба умолкли. В комнате сгущались тени. Из-за снега свет снаружи становился призрачным. На стеклянных дверцах книжных шкафов мелькали причудливые полосы, а на стенах появились очертания веток деревьев. Портреты превратились в темные пятна, обрамленные золотом; занавеси не шевелились. Но по какой-то оптической причуде темно-красные цветы на ковре сохраняли свою яркость. Двигаясь вдоль окон, Сарджент словно наступал на какой-то уродливый цветник. Я прислушивался к слабым звукам ветра, напоминающим неровное дыхание больного. Вчера в сумерках кто-то пробрался сюда, отвинтил металлическую крышку сифона на центральном столе и добавил в него два грана гиосцина. Теперь стол темнел на фоне окон со стопками книг, откуда судья Куэйл делал выписки. Я различал маленький железный пресс, медные скрепки, ручки, трубки и банку с табаком, но там, где ранее стоял сифон, лежала книга в желтом переплете, в которой доктор Туиллс нацарапал свое непонятное сообщение…
— Кто же убийца? — спросил я.
— Не знаю. — Остановившись, Сарджент посмотрел на желтую книгу, потом перевел взгляд на статую Калигулы в углу у окна, на которую падал голубоватый свет. — За одним исключением, я мог бы состряпать дело против каждого. Единственная, в чьей невиновности я уверен, — малютка Вирджиния. Ее не было дома от половины шестого до десяти минут седьмого. А именно в этом промежутке кто-то отравил сифон, молочные тосты и бутылку с бромидом в кабинете Туиллса. У всех была возможность. Я…
Он застыл спиной ко мне.
Не знаю, что чувствовал в этот момент Сарджент, но у меня в животе что-то упало и быстро поползло вверх к горлу, стискивая его ужасом.
Я смотрел на статую Калигулы, ухмыляющуюся в серо-голубом свете, льющемся из окна. Только что оконный прямоугольник, обрамленный портьерами, был пуст. Теперь же к стеклу прижималась рука.
Она была неестественно белой, с плоскими пальцами и ладонью, обращенной к нам. Потом пальцы начали скрести и стучать по стеклу.
Внезапно ужас, сжавший мне горло, не позволяя крикнуть, уступил место облегчению и гневу. За окном послышался знакомый голос, приглушенный, но достаточно четкий:
— Откройте, наконец, окно! Я не могу весь день висеть на стене!
Глава 13
В КОТОРОЙ МЫ РИСУЕМ КАРТИНКИ
Я подошел к окну, отпер его и поднял раму. Послышалось царапанье, потом появились две руки и над подоконником поднялось лицо Росситера.
— Все в порядке, — заверил он меня, каким-то таинственным образом удерживаясь в такой позе и вещая, как с кафедры. — Простите, если напугал вас, старина. Я просто пытался выяснить, какую часть комнаты смогу увидеть. Я ходил по карнизу и, кажется, зацепил какие-то провода.
К его потрепанной шляпе теперь прицепилась паутина, свисавшая ему на лицо, как вуаль. К нижней губе прилип очередной окурок сигареты. Вид у него был виноватый.
Кратко, но энергично выразив то, что я о нем думаю, я категорически потребовал, чтобы он влез в комнату и закрыл окно. Росситер вытянул шею, оглядываясь вокруг.
— Не возражаете, если я взберусь на крышу и пошарю немного там? — спросил он. — Я в неплохой форме и думаю, что мне бы удалось…
— Лезьте в комнату, черт возьми! — прикрикнул я.
— Хорошо, — печально согласился Росситер.
Путаясь в портьерах, вызывая стук и треск, он наконец оказался в доме и растянулся на полу во весь свой огромный рост, а я захлопнул окно. Вспомнив его упоминание о проводах, я отошел проверить электричество, покуда Росситер стряхивал с пальто пыль. Свет не включился. Вероятно, в доме перегорели все пробки.
Слегка вспотевший Сарджент взял себя в руки и сердито уставился на Росситера. Едва ли это был благоприятный момент, чтобы представить моего великого детектива, но знакомства было не избежать. Сарджент переводил удивленный взгляд с Росситера на меня, очевидно не зная, что делать. Он кашлянул и кивнул, но в его глазах светилось подозрение, что над ним подшучивают. Мне стало не по себе.
— Где Джинни? — спросил я.
Росситер снял шляпу и зеленое пальто, оставшись в сером шерстяном костюме хорошего покроя, но срочно требующем капитального ремонта. Его галстук съехал под ухо.
— Пошла умиротворять старика, — ответил он, нахмурившись. — Не хочу, чтобы меня отсюда выставили. — Внезапно он улыбнулся Сардженту: — Как глупо с моей стороны! Вы хотите взглянуть на мои удостоверения, не так ли?
Росситер начал вынимать из карманов вещи, нагромоздив на столе солидную стопку писем — в основном нераспечатанных, которые он охарактеризовал как «счета», — прежде чем нашел древний кожаный бумажник, который вручил Сардженту. Потом он плюхнулся в кресло, добродушно моргая.
