Джон Харви - Малолетки
Здесь пахло ладаном, из глубины доносилась мелодичная музыка. На столе, стоявшем в центре комнаты, вокруг ваз с засушенными цветами, были разложены карты. Почти вся стена слева от входа была занята томиками с синими корешками — изданиями «Вираго».
— Я могу вам помочь? — Женщина сняла очки и приветливо улыбнулась. Патель подумал, что ей немногим за сорок. Ее каштановые волосы аккуратно уложены. Это была одна из типично английских дам, чье хорошее воспитание предусматривает расовую терпимость и борьбу за отмену смертной казни. Когда Патель начинал работать на участке, он вначале поселился у одной такой женщины. На завтрак она давала овсянку на воде, а унитаз в туалете блестел, как зеркало. В тот день, когда она застала в его комнате девушку, то повела себя так, словно Патель занимался сексом с ее маленьким пинчером.
— Здесь немало книг, и вы, если захотите, можете покопаться в них. Но если вы спешите, то вам лучше сказать мне, что вы хотите, и я помогу вам.
Ее слегка близорукие глаза выражали доверчивость и доброжелательность. Она снова улыбнулась и слегка наклонила голову, при этом ее сережки качнулись и блеснули в лучах лампы.
— Вы Жаклин Вердон? — спросил Патель.
— Да? — Ответ прозвучал уже не так уверенно и с вопросительной интонацией.
— Я думаю, вы можете рассказать мне о Диане Виллс?
Ее правая рука резко дернулась, выронив авторучку, которая покатилась по столу, оставляя дорожку чернильных пятен на бумагах.
Патель обошел стол и достал из кармана служебное удостоверение.
— Что-то случилось? — спросила Жаклин Вердон. — Что-то случилось с Дианой? — В ее глазах и голосе была тревога.
Проезжая через мост Бобберс Милл, Резник оказался за громадным грузовиком-бетономешалкой, а так как движение на этом участке было однорядным, ему пришлось тащиться за ним вплоть до Басворд Колледж. Из радиоприемника неслись голоса стариков, звонивших на радиостанцию Ноттингема и делившихся воспоминаниями о «настоящих» рождественских елках, ветках «настоящего» остролиста, о пирожках с мясом по полдюжине за старую полукрону. До Рождества еще Бог знает сколько времени, а они уже начали скулить! Один старичок начал рассказ о счастливом времени, когда в каждом магазине города был свой Дед Мороз. Резник вспомнил, что последний раз он общался с Дедом Морозом, когда против одного из таких «дедов» было выдвинуто обвинение в приставаниях к детям.
Резник переключил приемник на другую станцию, прослушал шестнадцать тактов музыки Нейла Седана и без всякого сожаления выключил радио. Впереди появился просвет, и он, газанув, быстро занял его, заработав мало приятный жест средним пальцем от крашеной блондинки из машины «Доставки запасных автодеталей».
Он успел в Кимберли вовремя. Молодой констебль сидел на бордюре тротуара, держа каску между ног, а женщина, угощавшая Пателя кофе с коньяком, протирала порез на его лбу ватным тампоном с перекисью водорода.
— Что здесь произошло, черт побери?
— О, этот бедный мальчик…
— Он достаточно взрослый, чтобы отвечать самому, — прервал ее Резник. — Ну?
— Извините, сэр. Он, должно быть, забрался внутрь сзади.
— Кто?
— Моррисон, сэр. По крайней мере, я так думаю.
— Как он мог забраться туда?
— В двери есть окошко, сэр, в которое можно просунуть руку, а ключ, видимо, был вставлен в замочную скважину изнутри.
— И вы не видели и не слышали его?
— Только когда он уже был внутри, сэр. Видите ли… — он осторожно взглянул на женщину, закреплявшую куском пластыря вату на ранке, — я немного отвлекся.
— То есть?
— Всего лишь на чашку чая и кусочек сыра, — вмешалась женщина.
— Это заняло не больше пяти минут, сэр.
— А потом, наверное, еще и отдохнули?
— Не будьте таким суровым к парню.
— По крайней мере, — продолжал Резник, — времени было достаточно, чтобы Диана Виллс пришла и ушла.
— Сэр, я так не думаю…
— «Не думаю» — это точно. Откуда мы знаем, что она сейчас не там, с ним? А?
Констебль с несчастным видом разглядывал верхушку своего шлема.
— Мы не знаем, сэр.
— Вот именно.
— Но никаких криков не было, сэр. Ничего такого.
— А что было?
— Звуки, будто что-то ломают, сэр. Бросаются вещами.
— Похоже, одну или две бросили в вас.
— Бедный ягненочек… — начала женщина, но выражение лица Резника заставило ее замолчать.
— Я просунул голову в окошко в двери, сэр. Кричал, чтобы он выходил.
Резник медленно покачал головой, скорее жалея парня, чем сердясь.
— Вы сообщили о случившемся?
— Да, сэр. Они сказали, что кто-то уже в пути.
— Это был я, — кивнул Резник и повернулся в сторону дома. — Если с вами кончили нянчиться, пойдемте посмотрим, что там происходит.
— Он еще внутри. — Человек в фуражке наблюдал за происходящим, стоя за забором позади дома.
Резник благодарно кивнул и прошел на задний двор. В окнах комнаты и кухни не было никаких признаков жизни, но на полу в комнате валялись разбросанные листы из альбома с газетными вырезками. Фотографии небрежной кучкой валялись на столе. Осколки вазы, вероятно, той, что попала в лоб констеблю, лежали на каменных плитках кухни.
— Мистер Моррисон?
Стояла настораживающая тишина, которую лишь изредка нарушали лай собаки на улице и шум проезжавших машин.
— Майкл Моррисон? Это инспектор-детектив Резник. Мы разговаривали с вами вчера. — Молчание. — Почему бы вам не открыть дверь и не дать нам возможность войти?
Никакого ответа.
— Идите кругом и следите за передней частью дома, — тихо приказал Резник констеблю.
Сам он просунул руку через разбитое стекло и попробовал открыть дверь. Двери не давала открыться верхняя задвижка, но ему удалось дотянуться до нее указательным и большим пальцами и сдвинуть. Фарфоровые черепки слегка хрустнули под ногами. В комнате стоял запах затхлости. Резник подумал, что каменные плитки, видимо, уложены прямо на земляной пол, отсюда и сырость, и запах затхлости.
— Майкл!
Наклонившись над газетными вырезками, наклеенными в альбом, а теперь вырванными вместе с листами, он увидел также билеты на пантомиму, программку из Луна-парка, фотографии мужчины, женщины и маленького ребенка: Майкла, Дианы и Эмили.
— Майкл Моррисон!
Следующая комната была уютной, но темной. Сидя в кресле, можно было дотянуться рукой до любой из стен, настолько она была мала. Сквозь стекло через тюлевую занавеску на Резника смотрело обеспокоенное лицо констебля с прилипшими к козырьку каски нелепыми концами лейкопластыря.
