Ларри Миллетт - Шерлок Холмс в Америке
– Боюсь, тут нам не повезло. Мистер Ларссон остановился в отеле под названием «Лейксайд инн». Разумеется, я решил, что его мог видеть ночной портье, но когда я разбудил его сегодня утром, чему малый не особенно обрадовался, то узнал, что у Ларссона, который живет в отеле очень давно, есть свой ключ от задней двери и он часто именно через нее входит и выходит, поскольку так ближе до его любимой таверны. Так что если мы не найдем человека, который видел, как мистер Ларссон бредет по улице, выйдя из «Маджестик», или подъезжает к гостинице на лошади или в повозке, то не сможем с уверенностью утверждать, есть у него алиби или же нет.
– А вы спросили… – начал было Холмс.
– Вы хотите узнать, есть ли у мистера Ларссона своя лошадь или повозка, да, мистер Холмс?
– Именно, – ответил сыщик, легкой улыбкой дав понять, что не обижается на Рафферти за то, что тот его перебил.
– Ответ отрицательный. А единственный прокат лошадей и колясок, который держит ваш знакомец мистер Кенсингтон, закрывается в шесть часов вечера, если только нет каких-то особых заказов. Кенсингтон сказал мне, что в среду вечером таких заказов не поступало, а это значит, что Ларссону пришлось бы одолжить или украсть лошадь, чтобы добраться до фермы Вальгрена. Мне кажется, нам не удастся навесить убийство на писателя, хотя есть вероятность его причастности – особенно если у кого-то из его друзей имеется лошадь или коляска.
– Да, это вариант, – сказал Холмс, когда мы добрались до станции. – Но, к несчастью, пока что у нас нет никаких намеков, о каком друге идет речь.
Наш план заключался в том, чтобы добраться по железной дороге до городка Сок-Сентр, расположенного в двадцати пяти милях к востоку от Александрии, а там взять обратный курс и сесть на поезд, идущий на восток, из Сент-Пола в Миннеаполис, на котором, если информация Рафферти верна, едет мистер Фегельблад. Тогда у нас будет возможность допросить фермера до его приезда в Александрию. Успех мероприятия зависел, разумеется, от того, прибудут ли оба состава по расписанию, и Холмс это прекрасно знал.
– Мистер Хилл не раз оказывал нам услуги, – заметил Холмс, пока мы ждали на станции. – Но теперь остается лишь надеяться, что он снова не подкачает, подтвердив, что его компания самая лучшая и надежная на Северо-Западе.
Джеймс Хилл нас не разочаровал, поскольку в пять минут первого, четко по расписанию, прибыл наш поезд. Мы сели и отправились в короткое путешествие до Сок-Сентра.
Пока мы мчались мимо низких лесистых холмов и волнующихся на ветру полей центральной Миннесоты, разговор, разумеется, вертелся вокруг дела о руническом камне. Холмс и Рафферти обменялись множеством идей и теорий, и меня поразило сходство их мышления, несмотря на явную разницу в стиле и темпераменте. Но более всего меня заинтересовали познания Рафферти об окружающей местности, поскольку он мог ответить на вопросы, которые до определенной степени представляли трудность даже для Холмса.
Особенные споры вызвали причины, по которым кто-либо стал утруждать себя столь изощренной подделкой (если это подделка), учитывая тот скептицизм, который находка породила во многих умах. Я сказал Рафферти:
– Предположим, что камень – дело рук фальсификатора. Неужели же он действительно верил, что сможет разбогатеть на этой подделке? Он ведь должен был знать, что артефакт встретят скептически.
– Доктор, вы задали вопрос, который грыз меня, словно мышь – кусочек сыра чеддер, – признался Рафферти. – Но, возможно, у меня есть ответ. За эти годы я познакомился с некоторыми местными шведскими фермерами. Когда смотришь впервые на этих молчаливых гигантов с их стоическими лицами, то кажется, будто это самые мрачные люди на всей земле, напрочь лишенные чувства юмора. Но, когда знакомишься с ними поближе, выясняется, что они вовсе не таковы. Вот только чувство юмора у них весьма специфическое: сухое, как песок, и тихое, как кладбище. Возможно, рунический камень – это своего рода шутка, которую решили сыграть с американцами суровые шведы.
– Не могли бы вы с этого места поподробнее, – попросил Холмс, который внимательно слушал комментарий нашего друга.
– Постараюсь, – кивнул Рафферти. – Хотя тяжело объяснить ситуацию тем, кто не знаком с этими парнями. Вы должны уяснить, что больше всего они ненавидят, когда богачи спускают огромные деньги на ветер. Самый страшный грех для здешних потомков викингов – бахвальство или возвеличивание себя. Вот почему для них так привлекателен рунический камень: для хорошего шведа нет ничего лучше, чем объегорить профессоров, денежных мешков и прочих типов, которые считают себя умнее других.
Рафферти помолчал, выглянул в окно и продолжил:
– Есть еще кое-что, что вы, друзья, должны знать. Если кто-то здесь и в курсе, что камень туфта, они никогда не признаются ни вам, ни кому бы то ни было. У них так не делается. Нет, они будут сидеть в темноте вокруг своих очагов и смеяться про себя, как безумные, вот только никто не услышит. Такие уж они, эти шведы. Они предпочтут втихомолку глумиться до последнего дня, а потом унесут секреты с собой в могилу. Можете не сомневаться.
Холмс посмотрел на Рафферти:
– Хотелось бы, чтобы вы ошибались, но, боюсь, никакой ошибки нет. В любом случае, посмотрим, удастся ли вытянуть что-нибудь полезное у мистера Фегельблада. Мне кажется, до Сок-Сентра осталось ехать пять минут.
Упомянутый городок с его широкими прямыми улицами и скромным разнообразием зданий мало чем отличался от Александрии и любого другого поселения в прериях, что нам доводилось видеть. Пока мы на станции ожидали поезда Фегельблада, прибывающего в половине первого, к нам подошел худощавый рыжеволосый паренек, который краем уха слышал наш разговор. Он поинтересовался у Холмса, не англичанин ли тот. Получив утвердительный ответ, юноша сообщил, что его зовут Гарри Льюис и он планирует стать известным писателем и путешествовать по миру[20]. Но, что еще важнее, юноша сказал, что поезд, на который мы собирались сесть, всегда опаздывает по субботам (о чем забыли упомянуть в кассе) и ждать нам придется час или даже больше. К несчастью, он оказался прав, и гудок приближающегося состава мы услышали только в начале третьего.
– Я обязательно скажу об этом мистеру Хиллу, – заявил Холмс, который с каждой минутой все больше терял терпение.
Рафферти, напротив, был совершенно спокоен и болтал с юным Гарри вплоть до прибытия поезда. Мы немедленно сели в первый пассажирский вагон и начали поиски Фегельблада. Никто из нас не видел его раньше, но «птичка» предоставила Рафферти детальное описание, и когда мы добрались до предпоследнего вагона, то сразу узнали Фегельблада. Он сидел один в начале полупустого салона и отвел глаза, когда наши взгляды встретились. Я так привык к высоким голубоглазым блондинам на улицах Александрии, что внешность Фегельблада стала для меня полной неожиданностью. Он оказался маленьким и чернявым, как жители Средиземноморья, с выдающимся носом, тонкими губами и близко посаженными карими глазами. Больше всего в этих глазах поражало отсутствие искры надежды, то есть у Фегельблада напрочь отсутствовал жизнерадостный оптимизм, свойственный большинству американцев. Одет он был в плохо сидящий синий костюм и накрахмаленную рубашку и явно чувствовал себя не в своей тарелке в подобном виде. Холмс с Рафферти заранее согласовали тактику допроса, поскольку готовились к разговору, на случай, если фермер откажется беседовать и делиться с нами информацией. По счастливому стечению обстоятельств, Фегельблад сидел один в купе, так что Рафферти и Холмс устроились напротив, а я – рядом.
