Колин Декстер - Убийство на канале
– Подержим его еще несколько дней?
– Нет! – решил консультант, после краткого молчания. – Нет! Отправляйте его домой. Его жена обеспечит ему заботу и уход не хуже, чем мы! Амбулаторное лечение и через две недели ко мне на осмотр. О’кей?
Эйлин Стантен собиралась поправить фактическую ошибку консультанта (про жену), когда медсестра вбежала в комнату.
– Извините, сестра Маклейн – но мне кажется, что сердце одного из пациентов остановилось.
– Он умер? – спросил Морс.
Эйлин, которая присела на стул у его кровати, грустно кивнула. Было время послеобеденного отдыха.
– Сколько лет ему было?
– Не знаю точно. На несколько лет моложе вас, мне кажется.
Лицо ее было мрачно.
– Может быть, если бы…
– Мне кажется, вы сами нуждаетесь в небольшой нежной заботе, – сказал Морс, угадывая ее мысли.
– Да!
Она посмотрела на него и улыбнулась, твердо решив, что пора кончать с унынием.
– А вы, мой добрый сэр, тоже еще долго не сможете получить нашу чудесную нежную заботу. Завтра мы вас вышвырнем – вы нас достали!
– Хотите сказать, что меня выписывают?
Морс не был уверен, хороша эта новость или плоха, но она сама помогла ему:
– Хорошая новость, не так ли?
– Мне будет вас не хватать.
– Да, будет…
Но Морс заметил, что в ее глазах заблестели слезы.
– Почему бы вам не рассказать мне, что случилось?
Он произнес эти слова тихо, и она ему рассказала. Рассказала про эту отвратительную неделю, и про то, как мило было со стороны руководства больницы позволить ей поменять ее ночные смены; и особенно про то, как хорошо к ней отнеслась старшая сестра. Но по щекам ее текли и текли крупные слезы, и она отвернулась, прижав одну руку к лицу, пока другой рукой пыталась достать платочек. Морс вложил свой собственный, не особенно чистый носовой платок в ее руку, и некоторое время оба сидели молча.
– Я скажу вам кое-что, – изрек Морс, наконец. – Вы должны чувствовать себя польщенной тем, что двое мужчин дрались из-за вас.
– Нет! Нет, не могу.
Слезы снова наполнили ее большие грустные глаза.
– Вы правы. Но послушайте! Это не сильно вам поможет, в сущности, – прошептал Морс – может, даже почувствуете себя еще хуже. Но если бы я был на вашем празднике, когда они подрались из-за вас, я бы дрался с обоими! Трое мужчин бились бы за вас – не двое.
Она улыбнулась сквозь слезы, вытерла мокрые щеки и вдруг почувствовала себя гораздо лучше.
– Они оба здоровые мужики. Один даже берет уроки по какому-то виду боевых искусств.
– Ладно – я бы проиграл! Но все равно я бы дрался за вас, понимаете? Вы помните слова поэта? «Лучше бы я бился за вас и проиграл, чем…» (Сам Морс, очевидно, подзабыл слова поэта).
Она склонилась к его лицу и посмотрела прямо в его глаза.
– Имейте для вида, что по мне вообще не имеет значения, проиграли бы вы или нет, если бы вы разрешили мне в этом случае заботиться о вас.
– Вы и так заботитесь обо мне, – сказал Морс, – и за это я вам благодарен!
Она поднялась, ничего больше не сказав. Морс проводил ее взглядом, полным известной мечтательности. Может быть, надо было сказать ей, что правильно говорить «в виду», а не «для вида»? Нет! Морс знал, что такие вещи не особенно важны для большинства мужчин и женщин. Но не для него.
Глава двадцать девятая
Думаю, многим святым на небесах претит то, как много одиноких земных существ находят дружбу и утешение в больницах.
Элизабет Б. Браунинг, «Аврора Ли»Есть некая особая грусть, которая неизменно и таинственно сопровождает завершение каждого путешествия и конец каждого пребывания. Не есть ли эта печаль предчувствием последнего путешествия, которое всем нам предстоит и которое является не просто рядом продолжительных прощаний? Эти размышления не были здесь чем-то неуместным.
Но для Морса весть о том, что ему предстоит выписка из больницы «Джон Редклиф», была одновременно прекрасна… и печальна. Ждала ли его дома музыка? О, да! Скоро он сможет снова наслаждаться прощанием Вотона из последнего действия Die Walkure[28] и включит погромче Паваротти в конце одного из произведений Пуччини – конечно, до обеда, когда его соседи из квартир с обеих сторон всегда отправляются заниматься своими благотворительными делами. И книги тоже. Он надеялся, что группа по оказанию добровольного содействия полиции, все также делала свое дело в Северном Оксфорде, и что его первое издание «Мальчика из Шропшира» (1896) не было украдено и все еще стояло на своем месте на полке – тот тоненький белый томик, гордо выпрямившись среди своих собратьев, без дополнительного предохраняющего переплета, как наследный принц без личной охраны. Да, прекрасно снова вернуться домой: слушать, что хочется, читать, есть или пить. Ну, разумеется, в меру. И все же больницы ему будет по-настоящему не хватать! Будет не хватать сестер, пациентов, режима, посетителей – ему будет много чего не хватать из жизни больничного заведения, которое с небольшими недостатками и большими достоинствами приняло его больным и теперь отпускало со сравнительно хорошим здоровьем.
Но выписка из отделения 7С не оказалась знаменательным событием для Морса. Когда прибыло сообщение – вовсе не под звон фанфар! – что всем выписанным необходимо присоединиться к группе людей, которых должна была скорая отвезти в Северный Оксфорд, он не успел попрощаться почти ни с кем. Один больной из его палаты (Уогги) совершал свое первое послеоперационное самостоятельное очищение в умывальной; другой крепко спал; третьего только что направили в рентгеновское отделение. Эфиопский факелоносец сидел на кровати, вся его поза говорила: «Просьба не беспокоить», и читал «Синий билет» (!).
А большинство медсестер исполняли свои обязанности, сновали туда-сюда с видом деловой занятости (при этом появились несколько новых физиономий), и Морс осознал, что он всего-навсего один из пациентов, который больше не нуждается в специальном уходе, как это было еще неделю назад. Он не ожидал увидеть Эйлин, которая снова вернулась к ночным сменам, как сама ему и сказала. Даже старшей сестры нигде не было видно, когда один молодой, улыбчивый санитар, коротко подстриженный и с пирсингом на ушах, вывел его из отделения. Но он успел увидеть Прекрасную Фиону – она сидела терпеливо в соседней палате возле одного престарелого гражданина и держала тазик возле его рта. Она махнула ему свободной рукой и промолвила одними губами: «Всего хорошего!»
Но Морс не умел отгадывать слова по движению губ, и так и не разобрав сказанного, вышел в коридор, где вместе с санитаром стал ждать, пока служебный лифт остановится на седьмом этаже.
