Росс Макдональд - Так они погибают
Она опрокинулась на смятой кровати и стала смотреть на потолок, заложив руки за голову. Ее грудь натянулась и стала совсем плоской, лицо застыло от напряжения. Узкие золотистые виски потемнели от выступившего пота. Потолок болезненно-зеленого цвета составлял для нее единственные небеса.
— И все же мне придется опять принимать это, а потом я действительно помру.
— Ты не умрешь, Руфь, — мое собственное утверждение прозвучало как обвинение прокурора, который ведет перекрестный допрос умершей девушки в суде нижней инстанции ада. — Что ты делала вчера вечером на пляже?
— Ничего. — Ее ответ напоминал ей о прежней, более счастливой жизни: — До ухода отца мы все время ходили на пляж. Тогда у нас была собака, маленький золотистый спаниель, он любил гоняться за птицами. Мы обычно брали еду на пляж и устраивали там пикник, разводили костер и веселились. Отец собирал для меня ракушки — у нас получилась настоящая коллекция. — Она переменила положение, подпершись локтем, нахмурила свой чистый молодой лоб. — Не знаю, куда подевались эти ракушки. Не знаю, что с ними произошло.
— Что случилось с твоим отцом?
— С тех пор я его практически не видела. Он ушел от нас, когда мать бросила его. У родителей была фотостудия в городе. Он завербовался на корабль радиооператором и всегда находится где-то далеко в плавании, в Индии или Японии. Правда, посылает бабушке денег для меня. — Она как бы оправдывалась. — Он пишет мне письма.
— Значит, ты живешь с бабушкой?
Она опять откинулась на спину.
— Более или менее. Она — официантка в заведении, где останавливаются водители грузовиков. Ночами ее нет дома, а днем она спит. Поэтому я так и поступила вчера вечером. Мне показалось, что в доме что-то происходит. Я испугалась, ведь я была совсем одна. Подумала, что если схожу на пляж, то мне станет лучше. Раньше я всегда начинала чувствовать себя лучше от запаха океана. Но вчерашняя прогулка не помогла. На открытом месте мне стало хуже. Я говорила вам о звездах, о том, что они мне казались дырками в моей собственной голове и я падала в бездну. Когда я проснулась, то увидела мужчину, выходившего из воды, и мне показалось, что я поехала по фазе. Я подумала, что это — водяной, как в английской поэме, которую мы читали в прошлом году. Я и до сих пор не уверена, что действительно видела его.
— Расскажи мне об этом мужчине. Где ты его увидела?
— На Макрель-Бич, где оборудованы жаровни для шашлыка. Как раз там мы обычно устраивали наши пикники. — Она подняла руку и неопределенно махнула на юг. — Это примерно около мили вниз по бульвару. Я лежала на песке, за одним из щитов от ветра, и ужасно продрогла. — Воспоминания заставили ее поежиться. — Впрочем, темнота прошла, и я больше не ощущала падения. Подумала, что худшее позади. На воде появился огонек. Я всегда чувствую себя лучше при дневном свете, когда все можно видеть. Потом этот мужчина поднялся на ноги в полосе прибоя и вышел из воды на песчаный пляж. Я остолбенела от страха. У меня появилась шальная мысль о том, что он живет в воде и вылез оттуда, чтобы схватить меня. Он прошел в кустарник за жаровнями. Думаю, что там, на узкой дороге, у него стояла машина. Через некоторое время я услышала, как заработал мотор. Все же это был вполне реальный человек. А как вы думаете, он — настоящий?
— Конечно, это был живой человек. Не была ли у него забинтована голова?
— Нет, не думаю. Это был не Марио. Ронни рассказал мне, что яхта Марио разбилась, и я подумала, что, может быть, это как-то связано с нею…
— А саму яхту ты видела?
— Нет. Может быть, я что-нибудь слышала, не знаю. Иногда писк чайки звучит в моих ушах, как гудок парохода, а другой раз я глуха, как тетерка, ничего не слышу. — Как и большинство наркоманов, она была ипохондриком, ее больше интересовали симптомы ее самочувствия, чем что-либо другое, и она умело рассказывала о своем состоянии.
Я спросил:
— Как он выглядел?
— Было почти совсем темно. Я не видела его лица. Он был совершенно голый или в облегающем светлом купальнике. Кажется, у него на шее был какой-то сверток.
— Не был ли это кто-нибудь, кого ты знаешь?
— Не думаю.
— Не Джо Тарантайн?
— Вряд ли. Было бы хорошо, если бы это оказался он. Я бы узнала Джо, будь он в чем мама родила или в одежде.
— Как я понимаю, снабжает тебя он?
— У меня нет источника снабжения, — сказала она, глядя в потолок. — Вот уже три дня, которые тянутся как три года. Что вы бы сделали на моем месте, сэр? У Ронни есть травка, но от нее мне становится еще хуже. Что бы вы сделали?
— Я бы пошел к доктору и вылечился.
— Я сказала вам, что не могу сделать этого. Не могу. Вы не из Лос-Анджелеса случайно? Не знаете ли вы, где я могла бы достать это? За последние три ночи я заработала двести долларов.
Я подумал о Доузере, которому нравятся блондинки. Но ей лучше переболеть, чем обращаться к Доузеру, даже если у того и окажется товар для нее.
— Нет, не знаю.
— Ронни знает мужика в Сан-Франциско. Он служил рассыльным у Германа Спида до того, как в Спида стреляли. Как вы думаете, достану ли я что-нибудь, если скатаю во Фриско? Я ждала возвращения Джо. Но он не возвращается. Как вы думаете, вернется он когда-нибудь?
— Джо или нет в живых, или он уехал из страны. Назад он не вернется.
— Я опасалась именно этого. К черту дальнейшие ожидания! Я еду во Фриско, — она вскочила на кровати и стала лихорадочно причесываться.
— Кто этот человек, про которого говорил Ронни?
— Имени я не знаю. Именами и фамилиями они не пользуются. Его кличка Москито. В прошлом году он продавал товар Спида. Теперь занимается этим же делом во Фриско. — Она нагнулась, чтобы надеть туфли.
— Это огромный город.
— Я знаю, куда надо ехать. Ронни объяснил мне, — она прикрыла рот рукой жестом школьницы. — Я слишком много болтаю, правда? Всегда становлюсь болтливой, когда люди хорошо ко мне относятся. Вы со мной были удивительно любезны, а я-то подумала, что вы полицейский.
— Когда-то был им. Но я не буду вредить тебе.
Теперь, решившись отправиться в поездку этой же ночью, она стала выглядеть значительно лучше. В ее жилах забурлила кровь, глаза приняли осмысленное выражение. Но она все еще выглядела значительно старше своего юного возраста.
Глава двадцать вторая
Дверь распахнулась без предупреждения, как это всегда случалось в моей жизни с дверьми. Вошел юнец Ронни. Высокий парень девятнадцати или двадцати лет. Лицо молодежного вожака, а не малолетнего преступника; смуглый, с черной щеткой волос; густые, сросшиеся в одну линию брови полосой разделяли лоб. Руки загоревшие и на вид очень сильные. В правой руке — монтировка.
