Батья Гур - Убийство в кибуце
— Мы будем рассматривать все возможности, — пообещал Михаэль, — но не забывайте о бутылочке паратиона, которая исчезла из хранилища, и спросите себя сами, кто из посторонних мог знать, где она находится, кто знал, что Оснат Харель легла в лазарет, и кому хватило двадцати минут, чтобы совершить убийство, если у него не было законного права находиться в кибуце? — Подождав, он добавил: — Конечно, картинка пока получается неясная. Мы мало знаем о жертве и, конечно, не имеем ни малейшего представления об истинном мотиве, но, будем надеяться, что к следующему нашему разговору мы уже будем обладать такой информацией.
Махлуф Леви повернулся к доктору:
— То, что я сказал, — не преувеличение, а наоборот. Мне кажется, что вы не понимаете опасности, которая грозит вам всем.
— Тогда чего же вы от нас хотите? — вмешался Моше. — Чтобы мы вынюхивали все в чужих домах?
Леви не удивил такой вопрос, и он еще ни разу за все время разговора не повернул свой перстень на пальце. Михаэль заметил, что, в отличие от него, Леви совершенно не смутился и сказал:
— Именно! Этим вы и должны заниматься. Вы должны подозревать каждого и внимательно следить за всем происходящим. Вы должны быть осторожны сами и не позволить другим стать новой жертвой. — Последнюю фразу подкрепил поднятый указательный палец. Молодые люди уставились на него с открытым ртом — Шломит перестала приводить в порядок свои длинные волнистые волосы, а ее брат в солдатской форме продолжал неподвижно сидеть в кресле.
Рики вытерла вспотевший лоб, ударила себя по колену и сказала:
— Я не хочу участвовать во всем этом. Завтра же утром ухожу. Люди в столовой уже смотрят на меня так, как будто это я все сделала. — Она взглянула на брата с сестрой и краем глаза — на Дворку, которая, не произнося ни слова, продолжала сидеть, положив на подлокотники испещренные венами руки.
Дворка молчала. Ее крупный рот был плотно сжат, уголки губ опустились еще ниже. Серое платье, спокойствие, с которым она восседала на своем кресле, — все говорило о сдержанности, которая все больше восхищала Михаэля. Одновременно он размышлял над тем, какая среда порождает таких людей, как Дворка, для которых сдержанность является наивысшей ценностью. До сих пор в кабинете только Дворка и Джоджо казались недоступными, но Михаэль знал, что, появись небольшая трещинка, и это с трудом создаваемая крепость недоступности сразу рухнет.
Первым не выдержал Моше и, обращаясь к Дворке, произнес:
— Ну что ты молчишь, скажи наконец что-нибудь!
Дворка ответила не сразу.
— Я думала, что мы уже перевидали все, — сказала она глуховатым голосом. — Вы еще молоды, чтобы это помнить. Но кто мог предвидеть, что случится в тысяче девятьсот пятьдесят первом году, когда идеология и политика раскололи кибуцников? После этого я была уверена, что уже все позади: распад семей, ненависть. И потом встречалась ненависть, но уже не так открыто. — Она говорила монотонно, как на похоронах, слово следовало за словом, а тон голоса не менялся.
— О чем ты? — закричал Моше. — О том, что мы должны быть готовы ко всему? Ты хоть слышишь, что говоришь, Дворка? Это убийство! Они говорят о том, что в нашем доме произошло убийство!
— Мы должны пережить это, — сказала Дворка, и ее голос смягчился, когда она посмотрела на сидевших рядом детей. Затем она снова перевела взгляд на Моше: — Что ты хочешь от меня услышать? — уже с человеческими нотками в голосе произнесла она. — Моя жизнь подходит к концу. Это ваше будущее и будущее ваших детей находится под угрозой. Поэтому нужно исправлять то, что еще можно исправить.
— Исправить? — Моше говорил так, словно слышал эти слова впервые.
— Исправить! — твердо повторила Дворка. — Идет медленный процесс деградации. Он не сегодня начался. Наемный труд… — ее голос обретал пафос, — наемный труд в кибуце! Сегодня все члены кибуца проституируют. Они сдают в аренду лужайки перед столовой под свадьбы и бар-мицвы. Вы можете это представить?
Моше вздохнул.
— Дворка, — с отчаянием в голосе произнес он, — мы сейчас говорим совсем не об этом. Неужели ты не видишь разницы? То, что произошло сейчас, я не мог представить в самом страшном из своих кошмаров.
— И в чем разница? — сказала Дворка, подчеркивая каждое слово. — Не вижу никакой разницы. Из одного вытекает другое. Это процесс, неужели ты не видишь, что личное начинает преобладать над общественным? Что всем не терпится получить материальные блага? Неужели ты не видишь, что это один и тот же длительный процесс? Вы начинаете разговоры о фондовой бирже и о прибыли от акций, а закончите тем, что никто не будет собирать плоды с наших деревьев. Уже давно никто не хочет посмотреть на себя критически. Уже давно члены кибуца воспринимают свои коттеджи как единственный дом, а кибуц для них уже перестал быть домом. У нас дело дошло до разговоров о совместном проживании детей и родителей и до… — Тут она неожиданно умолкла. Рот ее скривился, руки задрожали. Она их сжала, чтобы унять дрожь.
— Я пойду, — сказала Рики, — я уже не могу здесь оставаться.
— Перестаньте! — дрожащим голосом произнес Моше.
— Я не шучу! — Голос Рики приобрел истерические нотки.
— Мы вас поняли. Никто не заставляет вас оставаться, — с нетерпением произнес Джоджо. — В чем проблема? Вы и так в центре нашего внимания уже несколько минут.
Михаэль про себя отметил, что Джоджо разозлился не на шутку и лоб его вспотел. Ему захотелось выяснить, почему это произошло с человеком, который до этого очень хорошо собой владел.
— Я ухожу сегодня, самое позднее — завтра. Я не могу больше переносить эти взгляды. Я-то надеялась, что вы объясните все остальным, а оказывается, все нужно хранить в тайне, и люди будут думать, что это я убила ее. — Она расплакалась, а Дворка тяжело вздохнула. — Клянусь, что не я убила ее. Она умерла не по моей вине! — рыдала Рики.
— Никто не обвиняет вас, — сказал Махлуф Леви. — Тот факт, что вы сейчас здесь, говорит сам за себя. — Но Рики продолжала рыдать.
— Мы сделаем все, что нужно, — произнес Джоджо. — Мы будем молчать и искать бутылочку до тех пор, пока либо не найдем ее, либо вы разрешите нам рассказать, что произошло на самом деле.
— Такие вещи трудно держать в тайне длительное время, — сказал Моше с отчаянием в голосе, — особенно среди нас.
— Думаю, — тихо произнес Михаэль, — это тоже один из ваших мифов. И слова эти он адресовал не только Моше.
Больше всего слова эти предназначались Дворке, которая теперь сидела напротив. Он листал бумаги, периодически посматривая на нее. В других кабинетах шли допросы остальных, а тот факт, что Михаэль назвал эти допросы «личными собеседованиями», не менял сущности дела. Джоджо достался Махлуфу Леви, а Бенни закрылся с Моше. В задней комнате с молодежью беседовала Сарит.
