Анри Магог - Тайна красного чемодана
– Совершенно верно, – согласился я.
– Для подтверждения последнего вы представили ружье и два использованных патрона. Но это еще не все. Говорят, что вы отвели в сторону бригадира и объявили ему, что вы сыщик, командированный арестовать убийцу господина Монпарно. Бригадир почтительно приложил руку к козырьку, и вы отдали ему приказание взять под стражу вашего молодца, как обвиняемого в покушении на вашу жизнь и подозреваемого в убийстве господина Монпарно.
– Не может быть! – воскликнул я.
– Как же! Вам удалось найти у Саргасса украденный им товар…
– Находившийся в красном чемодане? Изумление мое росло с каждой минутой.
– Он самый! Уж одного этого было достаточно для того, чтобы забрать эту хитрую бестию, но вы приказали его обыскать. И вот что значит опытность! Кто бы мог подумать! При нем нашли десять тысяч франков, принадлежащих господину Монпарно. Только вам и могло это прийти в голову, – с искренним восхищением добавил хозяин.
Я был ошеломлен. Вся эта история меня не только не радовала, но, наоборот, внушала самое сильное беспокойство.
Само собой разумеется, я ни на одну минуту не допустил возможности совершения мною всех этих поступков в состоянии сна. Это было не что иное, как новая выходка Дольчепиано, воспользовавшегося моим костюмом и выдавшего себя при помощи грима за Падди Вельгона, как меня величал весь Пюже-Тенье.
– Подождите! – сказал я, сжимая руками голову. – Мне хотелось бы установить некоторые подробности. Я был одет так, как сейчас?
– Точь-в-точь. Эти же гетры, накидка и повязка на лбу. Кроме того, на вас были очки.
– Ага! Очки?
– Да, темные очки, как обыкновенно у автомобилистов.
С меня этого было достаточно. Теперь я знал, в чем дело. Дольчепиано ничего не стоило, воспользовавшись моей накидкой, изменить очертания своей фигуры, мало того, он мог загримироваться, выкрасить усы и волосы, но глаза выдали бы его при первом взгляде. Единственным спасением являлись темные стекла очков. Он к ним и прибегнул.
Чем он руководствовался? Какая у него была цель? Теперь мне все было ясно. Желая отделаться от опасного сообщника и в то же время отвести мои подозрения, он решил пойти напролом: выдать Саргасса и поставить меня лицом к лицу с совершившимся фактом. Таким образом, вероятно, рассчитывал он, с одной стороны, я принужден буду молчать, не желая посвящать кого бы то ни было в мало лестную для моего самолюбия историю, с другой – как большинство смертных, не удержусь от искушения использовать созданный им мне ореол славы и приписать арест преступника и обнаружение пропавших из красного чемодана вещей исключительно самому себе. Он же между тем благополучно скроется с горизонта. Этот замысловатый план, выполнению которого особенно способствовало мое щекотливое положение, создавшееся благодаря моему самозванству, был достоин ловкого авантюриста, каким я считал Дольчепиано. Но Саргасс? Неужели он молчал? Ведь он же мог выдать сообщника.
– А что же говорил сам убийца? – спросил я.
– Этого никто наверно не знает. Одни говорят, будто он сознался.
Я широко раскрыл глаза.
– В чем? В убийстве? – воскликнул я.
– Да, сударь. Но зато другие уверяют, что он защищался, как лев, крича, что он ни при чем и что если его принудят, он раскроет всю правду.
«Берегись, милейший Дольчепиано», – подумал я.
– Как бы то ни было, – заключил хозяин, – его песенка спета. Он не может отказаться ни от товара, ни от денег. Доказательства налицо.
– Конечно! – согласился я.
Я не чувствовал к нему ни капли жалости. Во мне еще живо было ощущение пережитого накануне ужаса, когда, цепляясь за сгибавшиеся под моей тяжестью корни растений, я висел над пропастью, издали видя целившегося в меня Саргасса.
– Его увезли в Ниццу? – спросил я.
– Да, с восьмичасовым поездом. Его вытребовали туда телеграммой. Он так и поехал между двумя жандармами.
– Приятного пути! – сказал я. – Суд разберет, в чем дело. Да, а вот кстати, вы не видели моего приятеля господина Дольчепиано?
– О, сударь, он, наверное, уже далеко! Судите сами. Вы уехали отсюда, покончив свои дела, приблизительно часов в пять, и минут двадцать спустя он уже проезжал здесь на том же самом автомобиле и летел, как сумасшедший.
– Ну, еще бы! – пробормотал я, подумав, какое унижение придется мне пережить, рассказывая Софи о своей новой неудаче. Она так предостерегала меня против козней этого человека, так просила быть осторожным.
– Но разве можно было ожидать чего-нибудь подобного! – прошептал я сквозь зубы.
Мне так хотелось во что бы то ни стало раскрыть его карты. Мое желание исполнилось… Никто, кроме меня, не виноват, если при этом пострадал я.
Слова хозяина вывели меня из задумчивости.
– Теперь вы, вероятно, отправитесь в Ниццу? – с любопытством спросил он. – Там, я думаю, вас ждут не дождутся судебные власти.
Я взглянул на него с испугом.
– Воображаю, сколько у вас есть для них интересных историй, – продолжал он. – А репортеры! Можно себе представить, как они налетят на вас! Вы сразу станете знаменитостью, мистер Вельгон. «Eclaireur», наверно, поместит ваш портрет.
– Мой портрет! – окончательно смутился я. – Мой портрет!
Я готов был рвать на себе волосы.
Что делать? Как выйти из этого ужасного положения? Хозяин прав, вокруг меня, не далее, как через несколько часов, вырастет ореол известности, газеты разнесут по всему свету мое имя, правосудие подымет против меня целую бурю, полиция всполошит всех своих агентов и среди всей этой суматохи явится настоящий, подлинный Падди Вельгон.
Да, от этого мне не уйти. Как бы я ни старался отрешиться от чужого мне имени, что бы ни делал для этого, я никогда не смогу скрыться от любопытных глаз. Меня слишком хорошо знали в Ницце, в Пюже, в Вилларе, в Мескле. Меня видел Кристини. Что бы я ни говорил, мне не поверят, и под маской самоуверенного, гордого Падди Вельгона все увидят жалкого, опозоренного, осмеянного Антонина Бонассу. Какой позор!
Я почти упал на стул и оттолкнул от себя тарелку. У меня сразу пропал аппетит. Я уже видел себя изгнанным со службы, отвергнутым Софи, потерявшим всякую надежду на счастье.
Что я могу сказать в свое оправдание? Как выйти из этого заколдованного круга? Дольчепиано отрезал мне все пути к отступлению.
Чем я больше буду стараться оправдаться, тем меньше мне будут верить. Тысяча франков, полученных мной от страхового общества, налицо; моя подпись, подложная или нет, это другой вопрос, фигурирует на составленном по моим настояниям протоколе. Двадцать, тридцать свидетелей подтвердят мое посещение жандармского управления. Никто не поверит, что это был Дольчепиано. Саргасс и тот, из желания отомстить, покажет против меня.
