Эллери Квин - Лицом к лицу
— Как я сказал.
— В среду 30 декабря — в ту ночь, когда была убита Глори Гилд?
— Да, сэр.
— В Центральном парке?
— Да.
Фрэнкелл направился к столу защиты. Выражение лица окружного прокурора, казалось, вызвало у него сочувствие. Он печально улыбнулся, словно говоря: «Простите, старина, mais c'est la guerre, n'est-ce pas?[44]» Внезапно он снова повернулся к Маггеру.
— Еще один вопрос. Мисс Спанье — молодая леди, сидящая там, — дала что-нибудь Спотти?
— Да. Когда она отошла, я выбрался из-за куста и подошел к Спотти. Он показал мне двадцать пять центов, которые она ему дала, с таким видом, будто это сокровище. — Маггер покачал головой. — Бедный старина Спотти. Паршивый двадцатипятицентовик — когда у меня в кармане джинсов лежало полсотни баксов. Мне едва хватило духу показать их ему.
— Вы, случайно, не заметили, в какую сторону пошла мисс Спанье, расставшись со Спотти?
— Заметил — на запад. Это было на перекрестке аллей, и она пошла к западному выходу.
— Благодарю вас, мистер Хэтауэй. Свидетель ваш. — Фрэнкелл махнул рукой окружному прокурору, который поднялся с места, слегка согнувшись, как будто у него были колики в животе.
Глава 31
На абсолютно невинной пирушке по случаю оправдания Лоретт было единогласно решено, что она истинное дитя Фортуны. Лоретт не могла объяснить, каким образом забыла о нищем, подошедшем к ней во время прогулки через парк после расставания с тетей, — очевидно, это просто не произвело на нее никакого впечатления. Эллери напомнил ей, что если бы не жалкий попрошайка и его друг, уличный грабитель, вердикт мог оказаться бы куда менее приятным. (Он не стал уточнять, что кое-кто навсегда заткнул попрошайке рот, дабы тот не появился в зале суда, — тот самый «кое-кто», который подложил кольт в ее шляпную картонку. Ему не хотелось портить праздник.)
Даже Кертис Перри Хэтауэй, приглашенный по настоянию Лоретт и поглощающий ирландское виски лошадиными дозами, казался ошеломленным. У него еще не зажили раны от перекрестного допроса окружного прокурора, который не давал ему пощады. Но мистер Хэтауэй не отступал ни на дюйм, за что Гарри Берк нарек его Горацием.[45] Карманы Маггера были набиты газетными вырезками, повествующими о его важной роли. Он выглядел усталым, ослепленным славой и полным благодушия не в меньшей степени, чем виски «Дагганс дью». Это был звездный час всей его жизни.
Теперь, когда Лоретт уже не грозило обвинение в убийстве, в ее британской броне стали заметны трещины. Она громко смеялась и весело болтала со всеми, но ее невыщипанные брови были сдвинуты, словно от боли или затуманенного зрения, голубые глаза прищурены, как будто им мешал свет, а крылья ноздрей побелели и походили на неглазированный фарфор. Понадобилось бы очень немногое, чтобы из этих чудесных глаз хлынул поток слез. В то же время ее губы, ранее по-детски надутые, приобрели суровую складку. Подросток моментально превратился в женщину, со вздохом подумал Эллери.
— Вы выглядите так, словно проглотили испорченную устрицу, — чуть позже сказал ему Гарри Берк. — В чем дело, приятель?
— В лице, — буркнул Эллери.
— В чьем? — спросил Берк, оглядываясь вокруг.
— В том-то и беда, Гарри, что не знаю.
— О!
Чье же лицо имела в виду Джи-Джи Гилд?
Глава 32
— С тобой что-то не так, Берти, — заметил Гарри Берк.
— Все в порядке, Гарри, — отозвалась Роберта.
— Меня тебе не одурачить, голубушка. Ты беспокоишься о Лоретт, верно?
— Ну…
— Ты должна немного притормозить, Берти. Я имею в виду отношения Лоретт с Армандо. Ты не можешь вечно опекать Лоретт. Ее это раздражает.
— О, Гарри, я не хочу об этом говорить! С трудом держу себя в руках. Пожалуйста, обними меня.
Лоретт дипломатично отправилась спать — по крайней мере, удалилась в спальню, оставив Роберту и Гарри наедине в огромной гостиной пентхауса.
Держа Роберту в объятиях, Берк закрыл глаза. Она была такая теплая. Весь мир казался в эти дни полным света и радости, несмотря на периодическое появление смуглой недовольной физиономии Карлоса Армандо. Сколь же холостых лет он потратил впустую!
Роберта прижалась к нему, как усталый ребенок.
— Я не знала, Гарри, что мужчина может быть таким хорошим, — пробормотала она. — Я так тебе благодарна.
— Благодарна?
— Другого слова не подберешь. Я бы хотела…
— Да, Берти?
— Ничего.
— Но ты начала фразу и не договорила! Чего бы ты хотела?
— Чтобы ты появился в моей жизни много лет назад.
— В самом деле?
— Я бы не стала тебе лгать. С тобой я чувствую себя так… как, очевидно, должна чувствовать себя женщина. Совсем не как…
— Не как что?
— Не важно.
— Не как ты чувствовала себя, когда была влюблена в Армандо?
Она выпрямилась и сердито оттолкнула его.
— Никогда больше не упоминай об этом, Гарри Берк! Я была дурой — хуже, чем дурой! Теперь мне кажется, будто это происходило с кем-то другим, а не со мной… — Ее голос дрогнул. — С тобой все совсем по-другому, Гарри. Никогда не позволяй мне забывать об этом.
— Не позволю, — заверил ее Берк.
На сей раз их поцелуй был лишен обычной страсти. Он был праведным и словно предопределенным самой природой вещей. Берк понимал, что крепко попался на крючок. Впрочем, попались они оба, и это было чудесно.
Глава 33
— Значит, это серьезно, — промолвил Эллери спустя несколько дней.
Сидящий напротив него за столом, накрытым к ленчу, Берк вопросительно приподнял рыжеватые брови.
— Я имею в виду вас и Роберту Уэст, — пояснил Эллери.
Шотландец выглядел смущенным.
— От вас ничего не скроешь. Как вы догадались?
— Раньше вы говорили, что не возвращаетесь домой, так как чувствуете ответственность за Лоретт Спанье. С Лоретт все в порядке, а вы еще здесь. Если это не Лоретт, значит, малютка Робби. Она уже об этом знает? Сколько времени требуется шотландцу, чтобы признаться в любви?
— Мы — осторожное племя. — Берк слегка покраснел. — И строго моногамное. В таких делах лучше не торопиться. Да, приятель, это серьезно, черт бы вас побрал!
— Так знает Роберта или нет?
— Думаю, что да.
— Думаете!
— Гораций, в мире много кой-чего, что попросту вас не касается.[46] — Казалось, Берк старается перевести разговор на другую тему. — Есть что-нибудь новое о деле?
— Ничего.
