Агата Кристи - Убийство Роджера Экройда
— О каком кольце?
— О том, которое вы нашли в бассейне с золотыми рыбками.
— А! Да, — вспомнил Пуаро, широко улыбаясь.
— Надеюсь, это не доставило вам неприятностей? С моей стороны это было очень неосторожно.
— Нисколько, мой добрый друг, нисколько. Я ведь вам не запрещал. Вы были вправе говорить о нем, если хотели. Ей было интересно, вашей сестре?
— Конечно. Это произвело сенсацию, и сейчас ходит много разных теорий.
— А! И, тем не менее, это так просто. Объяснение само бросилось в глаза, не так ли?
— В самом деле? — ответил я сухо.
Пуаро рассмеялся.
— Умный человек не станет компрометировать себя, — заметил он. — Правда? Но вот мы и у Хэммонда.
Адвокат был в своей конторе, и нас проводили к нему без задержки. Он поднялся и приветствовал нас в свойственной ему сухой педантичной манере.
Пуаро сразу перешел к делу.
— Месье, я хочу получить от вас кое-какую информацию, то есть, если вы будете так добры предоставить ее мне. Насколько я понимаю, вы вели дела миссис Феррарс из Кингс Пэдок?
Во взгляде адвоката я заметил вспышку удивления, прежде чем маска профессиональной сдержанности легла на его лицо.
— Конечно, все ее дела проходили через наши руки.
— Очень хорошо. А теперь, прежде чем я попрошу вас сообщить мне что-либо, я хотел бы, чтобы вы послушали, что вам расскажет доктор Шеппард. Надеюсь, вы не возражаете, мой друг, повторить рассказ о вашем разговоре с мистером Экройдом вечером в прошлую пятницу?
— Нисколько, — ответил я и сразу приступил к подробному изложению фактов того странного вечера.
Хэммонд слушал с большим вниманием.
— Вот и все, — сказал я, когда закончил.
— Шантаж, — произнес адвокат, размышляя.
— Вас это удивляет? — спросил Пуаро.
Юрист снял пенсне и протер носовым платком стекла.
— Нет, — ответил он, — едва ли я могу сказать, что удивлен. В течение некоторого времени я подозревал нечто подобное.
— Для того нам и понадобились те сведения, о которых я прошу, — объяснил Пуаро. — Если кто-нибудь может дать нам представление о фактически выплаченных суммах, так это вы, месье.
— Я не вижу никаких препятствий, чтобы сообщить вам эти сведения, — сказал Хэммонд через минуту или две. — За последний год миссис Феррарс продала некоторые ценные бумаги, деньги за них были выплачены ей наличными и не могли нами контролироваться. А поскольку ее доход был большой, и после смерти мужа она вела очень спокойный образ жизни, кажется вполне очевидным, что эти деньги были истрачены с какой-то особой целью. Однажды я осторожно спросил ее об этом, но она сказала, что должна помогать некоторым бедным родственникам со стороны мужа. Я, конечно, больше не затрагивал этого вопроса. До сих пор я думал, что деньги выплачивались какой-нибудь женщине, у которой имелись претензии к Эшли Феррарс. Я не представлял себе, что дело касалось самой миссис Феррарс.
— А какая сумма? — спросил Пуаро.
— В итоге общая сумма должна составлять не меньше двадцати тысяч фунтов.
— Двадцать тысяч фунтов! — воскликнул я. — За один только год!
— Миссис Феррарс была очень богатая женщина, — заметил Пуаро сухо. — А наказание за убийство не бывает приятным.
— Чем еще я могу быть вам полезен? — спросил мистер Хэммонд.
— Благодарю вас, достаточно, — сказал Пуаро, вставая. — Приношу свои искренние извинения за расстройство.
— Ничего, ничего.
— Слово «расстройство» употребляется, если имеется в виду лишь умственная сторона, — заметил я, когда мы снова вышли наружу.
. — А! — воскликнул Пуаро. — Я никогда не научусь в совершенстве говорить по-английски. Странный язык. Мне следовало бы сказать «за беспорядок», n’est pas[27]?
— «За беспокойство», вы хотели сказать.
— Благодарю вас, мой друг. Слово точное, вы очень педантичны в этом. Eh bien[28], как теперь насчет нашего друга Паркера? Продолжал бы он служить дворецким с двадцатью тысячами в руках? Je ne pense pas[29]. Он, конечно мог внести деньги в банк на другое имя, но я склонен верить, что он сказал нам правду. Если он и негодяй, то негодяй малого масштаба. У него нет больших идей. Следовательно, остается одно предположение — Реймонд или… скажем… майор Блант.
— Только не Реймонд, — возразил я. — Поскольку мы знаем, что ему трудно пришлось с долгом в пятьсот фунтов.
— Так говорит он. Если ему верить, то — конечно.
— А что касается Гектора Бланта…
— А что касается славного майора Бланта, — перебил Пуаро, — то я вам кое-что сообщу. Я должен делать запросы. И я их делаю. Eh bien[30]… наследство, о котором он говорил, как мне удалось выяснить, составляет почти двадцать тысяч фунтов. Что вы на это скажете?
Я был так ошеломлен, что с трудом мог говорить.
— Это невозможно, — проговорил я, наконец. — Такой известный человек, как Гектор Блант…
Пуаро пожал плечами.
— Как знать? По крайней мере, он человек с большими идеями. Признаюсь, я едва ли могу представить себе его в роли шантажиста. Но могло быть и другое, о чем вы даже не подумали.
— Что же?
— Камин, мой друг. Экройд мог сам сжечь письмо и голубой конверт, когда вы ушли.
— Едва ли это возможно, — произнес я медленно. — А впрочем… конечно, могло быть и так. Он мог передумать.
В этот момент мы подошли к моему дому, и я экспромтом пригласил Пуаро зайти и закусить с нами «чем бог послал».
Я думал, что Каролина будет мною довольна, но женщины такой народ, что угодить им трудно.
Оказалось, на ленч были отбивные котлеты для нас и рубец, приправленный луком, для прислуги. Но две отбивные на трех создавали некоторое затруднение.
Однако Каролина редко позволяет обескуражить себя надолго. Великолепно солгав, она сумела объяснить Пуаро, что хотя Джеймс и смеется над нею, тем не менее, она строго придерживается вегетарианской диеты. Она исступленно расписывала, какое наслаждение доставляют ореховые котлеты (которых, я уверен, она никогда и не пробовала) и со смаком ела гренки с сыром, то и дело повторяя свои суждения относительно того, насколько опасна мясная пища.
Позднее, когда мы сидели у камина и курили, Каролина атаковала Пуаро прямо.
— Не нашли еще Ральфа Пэтона? — спросила она.
— А где же мне его найти, мадемуазель?
— Я полагаю, что вы нашли его, вероятно, в Кранчестере, — сказала Каролина с особой значительностью в тоне.
Пуаро явно смутился.
— В Кранчестере? Но почему в Кранчестере?
— Одному из наших частных детективов, штат которых здесь весьма значителен, случилось видеть вас вчера в автомобиле на кранчестерской дороге, — разъяснил я ему с некоторой злостью.
Смущение Пуаро прошло. Он добродушно рассмеялся.
— Ах, это! Просто винит к дантисту, c’est tout[31]. У меня зуб. Он болит. Я еду туда. Мой зуб вдруг болеть перестает. Я хочу быстренько вернуться. А дантист — он протестует. Говорит, лучше удалить. Я не соглашаюсь.. Он настаивает и делает свое дело. Зуб особенный, но больше он болеть не будет.
Каролина съежилась, словно проколотый воздушный шар.
Мы стали говорить о Ральфе Пэтоне.
— Человек он слабовольный, — настаивал я, — но не порочный.
— А! Но слабоволие, где оно кончается?
— Это верно, — сказала Каролина. — Взять хотя бы Джеймса… мягок, как вода. Если бы не было меня возле, чтобы присматривать за ним…
— Моя дорогая Каролина, — сказал я раздраженно, — не могла бы ты не переходить на личности?
— Ты слабый, Джеймс, — продолжала она, совершенно не тронутая моим замечанием. — Я на восемь лет старше тебя… О! Я не возражаю, если месье Пуаро будет знать об этом…
— Никогда бы не подумал, мадемуазель, — сказал Пуаро с легким галантным поклоном.
— На восемь лет. И я всегда считала своим долгом смотреть за тобой. Бог знает, до какого несчастья ты бы уже мог дойти при дурном влиянии.
— Я мог бы жениться на прекрасной авантюристке, — пробормотал я, внимательно рассматривая потолок и пуская кольцами дым.
— На авантюристке, — фыркнула Каролина. — Если бы речь шла об авантюристке…
— А что? — спросил я с некоторым любопытством.
— Ничего. Но я имею в виду кое-кого, кто не га сотни миль отсюда. — Она вдруг повернулась к Пуаро.
— Джеймс придерживается мнения, что вы считаете, что преступление совершено кем-то из домашних. Я могу сказать только одно: вы ошибаетесь.
— Я не хотел бы ошибиться, — ответил Пуаро. — Это, как вы говорите, — не мое métier[32]?
— Я располагаю достаточно ясными фактами, полученными от Джеймса и от других, — продолжала Каролина, не обращая внимания на замечание Пуаро.
— И насколько я понимаю, из домашних только двое могли сделать это. Ральф Пэтон и Флора Экройд.
