Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
– В сторону центра? – переспросил Розниекс.
– Ну да, к центру. Но это был не настоящий шофер. Того долговязого типа я давно приметил. А этот был поменьше ростом, одет вроде бы в комбинезон, на ногах сапоги.
Розниекс и Стабиньш переглянулись.
– Теперь смотрите, товарищ Стрелниекс, кто же из них! – Улдис встал, выключил и снова зажег свет. Это было сигналом. Старик и явившиеся понятые подошли к окну.
Дверцы кабины грузовика распахнулись. Уступс вышел, захлопнул дверь и пересек улицу. За ним из машины вылезли Пуце и еще двое мужчин среднего роста. Стрелниекс внимательно всматривался. Потом воскликнул:
– Второй, ну да, второй, и рост, и походка, и… и… одним словом, он!
Стуча сапогами, вошли люди с улицы. Взгляд Уступса выражал боязнь и вопрос. Пуце искоса взглянул на Стабиньша, тут же отвел взгляд и уставился куда–то в угол комнаты. Остальные двое остались у двери.
Розниекс присел к столу, вынул из сумки бланк протокола и приготовился писать.
– Итак, опознали вы кого–нибудь? – обратился он к старику.
– Узнал. Как не узнать! – Старик был явно доволен тем, что может оказать помошь. – Вот этот и есть, – Указал он пальцем на Пуце.
– Значит, все же Пуце, – глухо проговорил Стабиньш. – Так и запишем. – От его самоуверенности не осталось и следа, он был словно ошеломлен неожиданным результатом.
Пуце бросил сигарету, придавил ее каблуком. Глаза его сузились, взгляд зажегся.
– Ну нет! – процедил он сквозь зубы. – Это вы мне не пришьете. Я здесь не был и машину не трогал.
– А где вы были в ту ночь? – в Стабиньше снова пробудился охотничий азарт, он уже забыл о неудаче с Уступсом: теперь в центр событий выдвигался Пуце.
Тот, сердито втянув голову в плечи, исподлобья смотрел на Стабиньша.
– Спал дома. Выпил.
– Кто может подтвердить?
– А почему это надо подтверждать?
– Значит, доказать ничем не можете.
Розниекс предоставил Стабиньшу вести допрос. «Алиби в определенном смысле опасно, – подумал он, – преступник может заранее подготовить себе алиби, и мы нередко на это попадаемся. Но обычно никто не может сказать, что он делал в такой–то день и час, если это не связано с какими–то событиями, оставшимися в памяти».
– Эдгар Пуце! – услышал Розниекс голос Стабиньша. – Вы задержаны и поедете с нами!
«Может, и правильно», – Розниекс пожал плечами и вместе с другими покинул квартиру старого Стрелниекса.
XXIII
Деревья уже совсем обнажились, стояли голые, темно–серые – как асфальт, как тротуары, как небо и каменные стены. «Эта улочка называется Зеленой, – подумал Ромуальд. – Почему не Серой? Есть такая песенка про оранжевое солнце, оранжевые деревья, оранжевый дом, мать, детей… А почему не поют о серых улицах? Откуда только такие глупые мысли!» – оборвал он себя, подошел к подъезду и остановился.
Странное ощущение было у него с самого утра. Он словно ждал чего–то, надеялся: что–то случится. После смерти матери дома возникла пустота, которую ничто не могло заполнить, даже увлечения молодости. С Даной он больше не встречался. Он словно увидел ее в новом свете, и она показалась ему бесчувственной, чересчур эксцентричной и легкомысленной. Ромуальд не понимал только, почему не видел всего этого раньше.
Лубенс звонил несколько раз, приглашая Ромуальда в гости. Ромуальд отговаривался отсутствием времени, хотя вечерами времени было как раз навалом. Он беспокойно расхаживал по комнате, брал что–нибудь с полки, разглядывал, ставил на место – и так весь вечер. Когда уставал – садился на диван и долго сидел, закрыв глаза. В голове была какая–то мешанина. Хотелось уехать куда–то далеко – то ли на север, строить линию электропередачи, то ли в таежную экспедицию. Он не мог читать, начинал книгу и откладывал недочитанную, брал другую – бросал и ее, в нем жило непонятное беспокойство, мешавшее ему прийти в себя.
Он спохватился, что все еще стоит у чужого дома и не знает, что делать. Однажды он уже приходил сюда, постоял так – и вернулся домой. Потом злился на себя за нерешительность. Нет, на этот раз он все же войдет.
Что ж такого: человек приглашает в гости, приглашает настойчиво. Но что он станет делать в гостях, зачем нужен он чужим людям? Лубенс раз–другой навещал Ромуальда, но никаких интересных разговоров при этом почему–то не получалось. Ромуальду не хотелось ни говорить, ни поддерживать разговор. Лубенс понял, что попытки утешить юношу были напрасными, и больше не приходил.
Ромуальд медленно отворил тяжелую парадную дверь. В подъезде было просторно, лестница – широкая и удобная. Дом строили, видно, на совесть, не жалея ни материала, ни места, строили надолго, и он дышал аристократическим покоем.
Ромуальд стал подниматься по лестнице. Вдруг странное беспокойство вновь охватило его, и он пустился бегом. «Наверное, раньше здесь проходили дамы в кринолинах, они не спешили», – пришло ему в голову. На половине лестницы он вспомнил, что мог воспользоваться лифтом.
На пятом этаже он остановился. Собрался с духом и позвонил.
В прихожей послышались мягкие шаги, дверь отворилась.
– О, Ромуальд! – улыбка Лубенса выражала радость и доброжелательство. – Собрались, наконец! Входите же!
Прихожая была невелика, но отделана по–современному. Отворилась застекленная дверь справа, из нее вышла моложавая темноволосая женщина с большими, выразительными глазами. Она была в черной шелковой пижаме, расшитой красными драконами. Женщина, не скрывая интереса, оглядела Ромуальда.
– Здравствуйте, – смущенно поздоровался он. – Простите за слишком раннее посещение!
Женщина снова пытливо глянула ему в лицо, оставаясь на том же месте, у двери.
– Здравствуйте, – ответила она необычно низким голосом. – Очень приятно, что вы пришли.
Лубенс почему–то не стал знакомить их. Он обнял Ромуальда за плечи и подтолкнул к другой двери, слева. Женщина осталась в коридоре. Ромуальд почувствовал себя неловко. Возникло ощущение, что здесь не все в порядке. Об этом свидетельствовал и кабинет Лубенса: на столе валялись бумаги и книги, на краю – недопитая чашка кофе, на диване – неубранная постель. Лубенс, в светлой пижаме, быстро скомкал белье и засунул в книжный шкаф.
«Наверное, обычно на этом диване не спят. Если они поссорились, зачем же было звать меня в гости?»
Лубенс словно угадал его мысли.
– Не обращайте внимания, Ромуальд. Семейная жизнь – сложный ребус, бывает всякое. Но вы мой гость, давно жданный, и пусть остальное вас не волнует. Завтракали?
– Конечно.
– Тогда можем спокойно поговорить. Садитесь, – он указал на кресло, сам сел на диван.
