Буало-Нарсежак - Смерть сказала: может быть
Лоб в ярости отшвырнул тетрадь. Все это слишком умозрительно, слишком гладко увязано одно с другим. «Но ведь сам я не болен», — подумал он. И, чуточку поразмыслив, дописал:
«Одно из двух: либо ее преследует неизвестный, и я могу на ней жениться, если полиция свое дело знает, что сомнительно; либо, что более правдоподобно, она страдает неврастенией, и лучше мне от нее отказаться».
Приписка была хороша уже одним тем, что вносила в эту путаницу элемент ясности. А для Лоба ясность — залог спокойствия. Он улегся, плотно задвинув гардины. Ему и в голову не приходило, что Зина могла отказаться от встреч с ним. Он решил раз и навсегда, что их ссора основана на недоразумении. Но там, куда вкралось недоразумение, возможна дискуссия, а в этом деле он мастак. Уже в девять часов поутру он позвонил в магазин и попросил к телефону Зину.
— Ее тут нет, — ответил незнакомый голос.
— С кем я говорю?
— Со столяром. Барышня в Грассе.
— Но как же так?
— Палас будут стелить только на будущей неделе. Рабочие обещались прийти с утра, но задерживаются. И господин Нелли сказал, что будет ожидать звонка дома… Так что я запираю помещение.
Он допустил оплошность. Возможно, Зина была не так уж и не права, сказав, что с ней обращаются как с каким-то мешком! Ему следовало проявить больше такта, дипломатичности. Лоб позвонил Мари-Анн на фабрику, и та утратила дар речи, выслушав сообщение о смерти Зининого брата.
— И что об этом думает Бонатти? — опомнившись от шока, произнесла она.
— Не знаю. Я с тех пор не виделся с ним, но, похоже, он считает это дело закрытым.
— А вы сами?
— Лично я думаю, что оно продолжается. Но теперь оно видится мне в другом свете. А Зина? Как она поживает?
— По-прежнему. Вчера вечером мы ужинали вместе. Она выглядела измученной, рассеянной. Она себя пересиливает. Я этого не люблю. Она пожелала во что бы то ни стало вернуться к себе и отказалась переночевать у нас. Я очень беспокоилась, как она доберется. Филипп тоже. Но не держать же нам ее на привязи!
— Думаю, это было бы чревато! — заметил Лоб.
— Мы решили, что она станет работать в лаборатории полдня. Заметьте, в месяц это составит дней восемь. По утрам она дома, в Ницце. А после обеда едет на фабрику, откуда возвращается в шесть. Дни стоят длинные. На дорогах полно народу. По-моему, она ничем особенно не рискует. Но вот в Ницце… Может, вы могли бы за ней неприметно присматривать?
— Беда в том, что мы поссорились.
— Опять! Какая странная парочка влюбленных. И всерьез?
— Не думаю… Я постараюсь все уладить… Буду вас держать в курсе. Только ни слова о моем звонке. Пусть этот разговор останется между нами.
Присматривать за ней! Лоб не нуждался в такой рекомендации. Он уже решил вернуться на улицу Моцарта и объясниться с Зиной. Тем хуже! Он без обиняков заговорит о брате. И на сей раз, если будет необходимость, вызовет ее на откровенность даже ценой нервного срыва. А пока он решил еще раз побеседовать с Флешелем. Если Зина и вправду старалась провоцировать несчастные случаи, направленные против нее самой, то Флешелю должны быть известны такие прецеденты. Имело смысл полистать его архивы.
К несчастью, Флешеля в конторе не оказалось. Он отдежурил ночь. Узнав, что Лоб — друг супругов Нелли, дежурный предложил свои услуги. Это был старичок, отличавшийся подчеркнутой вежливостью. Он услужливо поставил ему на стол первый ящик картотеки, и Лоб приступил к изысканиям. Имя за именем сопровождались однообразными данными: «…вскрыла себе вены… бросилась в воду… проглотила смертельную дозу снотворного… повесилась на форточке…» От всего этого Лоба затошнило…
— Вам не удается найти то, что ищете? — любезно осведомился старый человек. — Не могу ли я быть вам полезен?
— Мне хотелось бы собрать материал о самоубийцах, совершающих повторные попытки, — объяснил ему Лоб. — Было бы хорошо держать их карточки в отдельном разделе.
— Мы подумываем над этим… Нас тоже интересовала эта проблема. Сам я в прошлом врач, и полагаю, что…
— Ах, — обрадовался Лоб, — в таком случае вы можете дать мне справку. Бывает ли так, что самоубийца, пытаясь покончить с собой, сам и организует с этой целью несчастные случаи?
— Все бывает, — подтвердил доктор. — Нам известен такой вот случай. Молодой человек, единственный сын своих родителей, воспитанный матерью, которая его боготворила…
— Знаю, — перебил его Лоб. — И который сам случайно увидел отца в конторе, где проходило судебное разбирательство.
— У этого мальчика возникло чувство отвращения к жизни, но в то же время он боялся смерти. Сначала его сшиб велосипедист… затем он упал с лестницы… не нарочно, разумеется… Но он совершал оплошности, оборачивающиеся против него, неосознанно. И потом в один прекрасный день он попал в аварию. В подобном случае авария — лучший способ свести счеты с жизнью. Вполне вероятно, что многие дорожные происшествия со смертельным исходом на поверку являются самоубийствами.
Лоб подумал о туристическом автобусе, пострадавшем из-за недобросовестного водителя, о «симке».
— И даже, — уточнил он, — если при этом гибнут и другие люди?
— Больной никогда не думает о других, дорогой мой. Все его мысли сосредоточены исключительно на собственной персоне. Его неотступно преследует мысль о катастрофе, как художника — о своем творении. Я подготовлю вам небольшую памятку по данному вопросу, поскольку эта проблема — одна из самых любопытных. Стремление к саморазрушению проявляется по-разному.
Лоб покидал дежурку в большом волнении. Дел никаких не было, и он пошел в кино, где повторно демонстрировался фильм режиссера Луи Малля «Блуждающий огонек» [8]. Но картина его совершенно не удовлетворила. Зинин случай куда сложнее. Его вдруг осенило, что, возможно, она страдает неизлечимым недугом, который ее медленно убивает.
Подобная гипотеза ему еще не приходила в голову, но одно возражение тут же ее исключило: прежде чем принять на работу в агентство по туризму, ее непременно подвергли серьезному медицинскому обследованию… Тупик! Тупик, выхода нет!
Он направился на улицу Моцарта, обдумывая фразу врача: «Стремление к саморазрушению проявляется по-разному». Разве сам он, со своей немногословной и придирчивой любовью, разве он сам в каком-то смысле не пытается себя разрушить? Потом он задался вопросом: как ему лучше подойти к Зине? Он позвонит, а она попытается запереть дверь. Следует ли ему ломиться в эту дверь? Это приведет лишь к скандалу. Вести переговоры, стоя на пороге, извиняться, напустить на себя покаянный вид? Нет, бесполезно унижаться. Тогда, быть может, следует произнести двусмысленную громогласную фразу типа: «Мне все известно… Я разгадал вашу тайну!» Но ему никогда не произнести таких слов. Он доверял только словам повседневного обихода, нынче почти утратившим свой изначальный смысл. Банальность — маска, более надежная и менее заметная, чем любая другая. И она помогает раствориться в толпе, когда чувствуешь себя неспособным ассимилироваться. Ну и пусть! Он станет импровизировать — единственное, чего он вовсе не умеет. Будь что будет!
