Эрл Гарднер - Дело предубежденного попугая
— Очень сожалею, — ответил Мейсон. — Я не предвидел такой возможности.
— И какие из всего вами сказанного следуют выводы? — спросил шериф Барнес.
— Пока я еще их не сделал, — признался Мейсон. — Мне необходимо прослушать весь ход дознания.
— Вы считаете, что после этого вы сумеете прийти к определенному решению?
— Да, думаю, что смогу, — ответил Мейсон. — Но, конечно, мне необходимо опросить свидетелей.
— Назвать преступника должен коронер, не так ли? — спросил шериф.
— Да, — согласился Мейсон. — Но я не сомневаюсь, что если вы подскажете ему в интересах правосудия опросить свидетелей, он согласится. Думается, что при сложившихся обстоятельствах куда лучше для всех уже на дознании решить, виновата ли Элен Монтейт. Если она виновата, тогда обвинение выигрывает в том плане, что уже здесь, перед присяжными коронера, я изложу свои факты. Если же она не виновата, обвинение не опозорится, если Жюри вынесет оправдательный приговор.
— Откровенно говоря, я думаю, что если Раймонд Спрэг и пойдет на такое отступление от правил, то только в надежде, что вы оступитесь!
— Что же, это меня вполне устраивает, — усмехнулся Мейсон. — Со своей стороны обещаю сделать так, чтобы у всех создалось впечатление, будто я действую заодно со Раймондом Спрэгом. От него зависит, будет ли так на самом деле.
Шериф Барнес в задумчивости выглянул в окно.
— Ладно, я посмотрю, что можно сделать, — наконец сказал он. — А теперь, вы хотите видеть Элен Монтейт?
Мейсон кивнул.
— Хорошо, я разрешаю вам пройти к ней в тюрьму, — сказал шериф. — Но только вам одному. Все остальные останутся здесь.
Мейсон вслед за шерифом Барнесом вошел в помещение тюрьмы. Забранные решетками окна производили угнетающее впечатление на человека, не привычного к подобной обстановке.
— Она находится в камере предварительного заключения, — пояснил шериф, — вон с той стороны здания. Их надзирательница — жена начальника тюрьмы. Пройдите в приемную и подождите.
Элен Монтейт появилась минут через пять.
— Чего вы хотите? — спросила она, усаживаясь на стул.
— Помочь вам, если удастся, — ответил Мейсон.
— Похоже, что это невозможно. Я увязла так, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Я подожду за дверьми, — сказала надзирательница.
— И не забудьте поплотнее закрыть дверь, — распорядился шериф, — пусть они беседуют спокойно.
Дверь закрылась. Мейсон внимательно посмотрел на Элен Монтейт и ему не понравилось, как она выглядит.
— Расскажите мне обо всем, — попросил Мейсон.
— Зачем? — равнодушно спросила она. — Наверно, дело в том, что я была так безмерно счастлива. За все приходится расплачиваться. Зачем теперь переживать? Единственный человек, которого я любила, убит… И они еще могут обвинять меня в его смерти! Нет, я не стану плакать, не беспокойтесь. Я не хочу себя жалеть!
— Почему вы уехали от Деллы Стрит? — спросил Мейсон.
— Потому что хотела вернуться домой и уничтожить письма, которые получила от… от моего мужа, — ответила она с вызовом.
— Вполне вероятно, — сказал Мейсон, — что может оказаться, что Фраймонт С. Сейбин был действительно вашим законным мужем. Возникли сомнения о правомочности его брака с Элен Вейткинс. Если вы мне поможете, мы сумеем кое-что сделать.
— Вы ничего не сможете сделать, — устало сказала Элен Монтейт. — Все против меня. Я вам не говорила о самой страшной улике.
— Какой именно?
— Я ездила в тот домик во вторник шестого числа.
— Зачем?
— Из чистой сентиментальности, — пояснила она. — Мне никто не поверит, никто не поймет. Наверное, для этого надо быть безумно влюбленной, притом после полного разочарования. Я поехала потому, что была там счастлива… Мне хотелось снова почувствовать смолистый запах сосен и атмосферу мира и покоя, окружающую дом. Я хотела пережить вновь, хотя бы мысленно, те счастливые часы.
— Вы заходили в дом?
— Нет. Просто побродила вокруг.
— Почему вы не рассказали этого полицейским? — спросил Мейсон.
— Кому хочется выставлять себя на посмешище? Собственно, из-за этого я и письма сожгла. Они кажутся такими нежными, такими сокровенными, когда читаешь их одна, но чтение вслух в суде…
— Но вас там кто-то видел? — спросил Мейсон.
— Да, меня задержали за превышение скорости, — ответила она. — Лично я думаю, что и нарушения-то не было, просто полицейский хотел выполнить дневную норму по количеству штрафников. Я оказалась как раз двадцать пятой. Во всяком случае, он записал номер машины и выписал на мое имя квитанцию со штрафом. Полиция сразу об этом узнала.
— А что в отношении револьвера?
— Мой муж просил меня раздобыть ему оружие, — ответила Элен Монтейт.
— Он сказал зачем? — спросил Мейсон.
— Нет. Он просто позвонил мне в библиотеку и спросил, нет ли в коллекции револьвера, который бы стрелял. Я ответила, что наверняка не знаю, но наверное найдется. И принесла ему револьвер. Он сказал, что он ему нужен всего на пару дней.
— Вам его просьба не показалась странной? — поинтересовался Мейсон.
— Боже мой, когда любишь, ни о чем не думаешь! — воскликнула она.
— Так вы вернулись домой, чтобы сжечь его письма?
— Да.
— А не для того, чтобы спрятать патроны? — спросил Мейсон.
— Нет.
— Но вы же пытались их спрятать, да?
— Когда я приехала туда, мне показалось, что от них стоит отделаться.
— А попугай? — поинтересовался адвокат. — Это вы его убили?
— Господи, нет! — воскликнула девушка. — Зачем мне нужно было убивать попугая?
— Но вы ведь наверняка слышали, что птица все время повторяла: «Убери револьвер, Элен! Не стреляй! Боже мой, ты меня застрелила!»
— Это не может относиться ко мне, — твердо ответила Элен Монтейт. — Попугая муж купил в зоомагазине в пятницу второго числа. За столь короткое время я не могла научить птицу ни единому словечку. К тому же, попугай не был даже вблизи того домика. — Неожиданно у нее на глаза навернулись слезы. — Я не могу поверить, просто не могу поверить, что он мог сделать что-то такое, что могло бы обидеть меня, как-то нарушить мой покой. Он все время думал о моем счастье. Как он был ко мне добр, как нежен и внимателен… и какой у него был изумительный характер!
Мейсон потрепал ее по плечу.
— Не переживайте так сильно. Поберегите нервы для решающего сражения. Сегодня вечером вам придется предстать перед жюри коронера.
— Чего вы от меня хотите? — спросила она, сдерживая рыдания, — чтобы я отказалась вообще говорить? Кажется, именно так поступают адвокаты?
— Наоборот, — мягко сказал Мейсон, — я хочу, чтобы вы честно и откровенно ответили на все вопросы. Независимо от того, в чем станут вас обвинять и как будут стараться напугать и запутать, вы станете говорить только правду. Безусловно, это пытка, но зато вы выйдете оттуда с гордо поднятой головой.
