Эллери Квин - Кот со многими хвостами
— Но не могли бы вы проверить хотя бы весь Манхэттен, доктор? Ответ может скрываться в картотеке одного из тридцати или тридцати пяти процентов врачей, которые отказались с вами сотрудничать.
Доктор Казалис нервно забарабанил пальцами.
— А я-то надеялся...
Миссис Казалис разжала губы:
— Эдуард, ты не должен сдаваться!
— Et tu[71], дорогая?
— Как ты можешь разом все бросить?
— Даже очень просто. Я был глуп, что взялся за это.
Миссис Казалис произнесла что-то настолько тихо, что доктор переспросил:
— Что, дорогая?
— Я спросила, не забыл ли ты о Ленор.
Она поднялась с дивана.
— Дорогая. — Доктор встал вслед за ней. — Ты сегодня расстроена...
— Сегодня? По-твоему, я не была расстроена вчера и позавчера? — Она закрыла лицо руками. — Если бы Ленор была дочерью твоей сестры, она значила бы для тебя так же много, как для меня...
— Думаю, джентльмены, — быстро сказал мэр, — мы достаточно долго пользуемся гостеприимством миссис Казалис.
— Простите. — Она сдержала рыдания. — Эдуард, пожалуйста, позволь мне уйти.
— Хорошо, дорогая. Дай мне поспать двадцать четыре часа и двухдюймовый бифштекс, когда я проснусь, и я продолжу с того места, где остановился. Договорились?
Миссис Казалис неожиданно поцеловала мужа, потом что-то пробормотала и выбежала из комнаты.
— Полагаю, джентльмены, — заметил мэр, — нам следует преподнести миссис Казалис несколько дюжин роз.
— Моя единственная слабость, — усмехнулся психиатр. — Никогда не мог противостоять выделениям женских слезных желез.
— Тогда, доктор, — предупредил Эллери, — вам, возможно, придется работать в более скверных условиях.
— То есть, мистер Квин?
— Если вы уточните возраст семи жертв, то увидите, что каждая из них моложе предыдущей.
Сигара едва не выпала у комиссара изо рта. Лицо мэра стало кирпично-красным.
— Седьмой жертве — племяннице вашей жены, доктор, — было двадцать пять лет. Если в этом деле можно что-либо предсказывать, так это то, что номеру восемь будет меньше двадцати пяти. Так что, если вам или нам не повезет, мы скоро начнем расследовать удушения детей. — Эллери поставил стакан. — Пожелайте от меня доброй ночи миссис Казалис.
Глава 7
Так называемые «кошачьи беспорядки» 22–23 сентября явились самым жутким примером mobile vulgus[72] после волнений в Гарлеме почти пятнадцатилетней давности. Но в данном случае толпа состояла в основном из белых, что подтверждало слова мэра на пресс-конференции в прошлом месяце об отсутствии «расовой подоплеки». Примитивный страх присущ всем людям, независимо от цвета кожи.
Изучающие психологию толпы обнаружили в «кошачьих беспорядках» немало интересного. Если женщина, чей истерический припадок, вызвавший панику в «Метрополь-Холле», в каком-то смысле выполнила функцию meneur[73], который появляется в любой возбужденной толпе; фитиля, вызывающего взрыв, — то ее, в свою очередь, привели в такое состояние команды отпора террору, появившиеся во всем городе в течение трех предыдущих дней, чья деятельность и явилась причиной присутствия женщины в «Метрополь-Холле». Никто не мог точно определить вдохновителя этих групп.
Недолговечное движение, ставшее известным как «Четыре дня» (хотя со времени возникновения до кульминационных беспорядков прошло шесть дней), впервые получило рекламу на страницах утренних газет в понедельник 19 сентября.
«Ассоциация соседей» была сформирована в минувший уик-энд в Нижнем Ист-Сайде под названием «Бдительные с Дивижн-стрит». На субботнем организационном собрании был принят ряд решений в виде «декларации», которую единогласно ратифицировали в воскресенье. «Преамбула» отстаивала «право законопослушных американских граждан в условиях беспомощности регулярных сил закона» объединяться «во имя общей безопасности». Каждый из живущих в обозначенном районе мог стать членом объединения. Особенно активно приглашались ветераны Второй мировой войны. Предстояло организовать группы патрулей — на улицах, в парках, на крышах. В каждом доме должен был дежурить отдельный патруль. В обязанности патрулей входила «охрана граждан от злодея, терроризирующего Нью-Йорк». (Возникли внутриорганизационные протесты против использования «высокопарных выражений», однако они стихли, когда комитет напомнил, но «на Дивижн-стрит и поблизости нас считают стадом свиней».) Дисциплина предполагалась военная. Патрульных следовало экипировать фонарями, нарукавными повязками и «доступным оружием для защиты». Комендантский час для детей установили с девяти вечера. Уличное освещение намеревались поддерживать до рассвета — специальное соглашение об этом заключили с владельцами домов и магазинов.
В той же сводке новостей отмечалось одновременное формирование еще трех аналогичных организаций, очевидно не связанных ни друг с другом, ни с «Бдительными с Дивижн-стрит». Одна именовала себя «Комитетом безопасности Марри-Хилл» по названию района, где она возникла. Другая охватывала участок между Западными Семьдесят второй и Семьдесят девятой улицами и называлась «Минитмены[74] Уэст-Энда». Третья помещалась на Вашингтон-сквер под названием «Самооборона Гринвич-Виллидж».
Учитывая культурные, социальные и экономические различия между всеми группами, приходилось только удивляться сходству их целей и методов.
Редакционные статьи в то утро комментировали «создание четырех самостоятельных групп в один и тот же уик-энд» и интересовались, «действительно ли это случайное совпадение». Оппозиционные газеты порицали мэра и комиссара полиции, используя такие фразы, как «традиционный американский путь» и «право защищать американский дом». Более ответственные издания, напротив, порицали возникшие движения, а одно из них верило, что «традиционный для Нью-Йорка добродушный юмор высмеет этих благонамеренных, но перевозбужденных людей и пробудит в них здравый смысл». Макс Стоун, обозреватель ведущей либеральной газеты, недвусмысленно заявлял: «Это фашизм на нью-йоркских улицах».
В шесть вечера в понедельник радио известило слушателей новостей, что «после утреннего сообщения об организации четырех группировок на Дивижн-стрит, Марри-Хилл, Уэст-Энд-авеню и в Гринвич-Виллидж возникли еще как минимум три дюжины подобных комитетов в разных районах».
Вечерние газеты сообщали, что «идея распространяется как пожар в прерии и число комитетов защиты уже перевалило за сотню».
Во вторник утром счет пошел уже на «сотни».
