Кэрол Дуглас - Авантюристка
Глава четырнадцатая
Подколодные змеи Граса
– Наконец-то уезжаем из Парижа! Как здорово! – воскликнула Ирен, лишь только наш поезд отправился с мрачной грузовой станции навстречу южному французскому солнцу.
– Почему? – спросила я.
Годфри ответил за супругу:
– Нам не стоит попадаться на глаза ле Виллару: скоро тот поймет, что мы куда лучше него осведомлены об исчезновении племянницы Монпансье и все это время скрывали от него важные сведения. В любой стране стражи порядка терпеть не могут подобных инцидентов.
– И нельзя забывать про Луизу, – добавила Ирен. – Не думаю, что ей угрожает опасность, пока она со своим возлюбленным, но все может измениться в одночасье. Ведь совсем недавно ее похитили и подвергли жестокому обращению, и пока мы не выясним причины… – Примадонна замолчала и беспокойно заерзала на сиденье, обитом плюшем цвета бургундского вина.
Я не очень понимала, как бегство Луизы в Монте-Карло – очевидно, попытка разузнать подробности смерти отца – поможет нам в расследовании дела, но довольствовалась хотя бы тем, что мы уезжаем из Парижа. Слишком уж он для меня французский.
Поезд мчал нас на юг, минуя тихие плодородные земли, окаймленные водами Луары, Сены, а чуть дальше и Роны. Нам предстояло преодолеть добрых четыреста миль – почти столько же, сколько проехали мы с Ирен полтора года назад, спасаясь от короля Богемии. Я прислонилась к мягкой спинке сиденья, устремив взор на мирные деревенские пейзажи, мелькавшие в окне вагона. Даже города, что мы проезжали, казались погруженными в глубокий сон: неброские, но довольно знаменитые поселения, прячущиеся в глубине страны, как упавшие с дерева яблоки прячутся в траве, – Дижон, Лион, Авиньон и Арль. Наконец мы добрались до Марселя, шумного средиземноморского порта. При виде столь неприятного места меня охватила нервная дрожь.
Меня терзали мрачные предчувствия при одной только мысли о том, что Казанова и Люцифер остались под присмотром Софи. Не то чтобы наша служанка была нерадивой, но ей ни за что не совладать со столь коварными хитрецами, каждый из которых был архидемоном своего вида. Едва ли я, конечно, тосковала по адской свите, но привыкла относиться с большой ответственностью к своим подопечным, в особенности к Ирен Нортон, урожденной Адлер.
Погрузившись в раздумья, примадонна наблюдала, как на подъезде к станции железнодорожное полотно ветвится на две пары рельс и постепенно исчезает из виду. Конечно, она беспокоилась за мадам Монпансье, которой придется в одиночку отвечать на ложные обвинения. Годфри, казалось, тоже думал о чем-то своем, уставившись в пустоту серыми, блестящими как сталь глазами. Указательным пальцем он рассеянно поглаживал усы, чего я прежде никогда за ним не замечала.
Как ни странно, события последних дней взволновали моих друзей куда больше, чем мне представлялось. Каждый вел себя в столь несвойственной ему манере, что не замечал рассеянности другого. Вот потому-то мне и нравилось играть при них роль стороннего наблюдателя: одна лишь я была способна на непредвзятые суждения.
Сегодня, однако, моя традиционная объективность сменилась наслаждением сельскими видами, открывшимися взору по дороге в Монте. В глубине души я лелеяла надежду, что Монте-Карло окажется столь далеким от зловещих татуировок, утонувших моряков и таинственных букв, что Ирен перестанет наконец вмешиваться в дела полиции – уж очень подруга любила соревноваться со стражами порядка. Правда, у судьбы с моими надеждами отношения как-то не складывались.
Из Парижа мы выехали рано утром. Поезд был оснащен весьма скудными туалетными принадлежностями, и нам с Ирен пришлось ждать добрую половину пути, прежде чем мы смогли воспользоваться удобствами деревенского ресторанчика близ Лиона. После небольшой остановки мы отправились в Авиньон. Путь туда был сущим кошмаром: казалось, целую вечность поезд на бешеной скорости мчался по расшатанным рельсам, рассекая неприветливый пейзаж. К счастью, от Авиньона до Марселя было рукой подать, и следующие пару часов мы проехали куда спокойнее, наслаждаясь нежной красотой природы.
Ирен склонилась над эскизами татуировок, Годфри читал сборник французских законов о недвижимости, а я лениво рассматривала проплывавшие за окном этюды деревенской жизни и вскоре заснула, убаюканная стуком колес.
Очнулась я уже в цивилизованном мире и тотчас окунулась в бурлящий ритм городской жизни. Пред нами, словно гигантский амфитеатр на морских просторах, раскинулся Марсель, усеянный величавыми крепостями. Лес мачт прорез́ал гавань и вздымался в сине-зеленое небо, меркнувшее в лучах багряного заката. Марсель встретил нас соленым запахом моря; стайки чаек длинными белыми полосками рассекали темнеющую небесную высь.
Сырые марсельские улицы, выложенные булыжником, блестели от рыбной чешуи, яркой, будто конфетти из фольги. У мужчин были здоровые загорелые лица. Среди них нет-нет да и попадался моряк, приютивший на плече попугая.
Мы остановились в отеле с видом на старый порт: ближайший поезд в Монте-Карло отправлялся лишь на следующее утро. Вечер я провела в номере, в то время как Нортоны захотели отведать марсельской ухи, устриц и шампанского и вышли на оживленные улицы. У меня же после тяжелой дороги совсем пропал аппетит. Я поужинала французской булкой и сыром, купленными Годфри на местном рынке и, к слову, весьма приятными на вкус, вот только сыр изрядно попахивал, а булка была уж слишком рассыпчата. Такая она, знаменитая французская кухня.
К утру я все же приободрилась, перестала жаловаться и была готова продолжить наше увлекательное путешествие. Обрадовалась я и новехонькому поезду с надписью «Линия „Вест“», что поблескивал в свете утреннего солнца. Засвистел пар, заскрежетали поршни, и паровоз запыхтел, обдав клубами дыма вокзал Сен-Шарль. Вскоре нашему взору предстанет гористое побережье Канн, за ним – благоухающие холмы Граса, великого парфюмерного края, и, наконец, сам Монте-Карло.
– Подождите! – закричала вдруг Ирен, когда мы готовились к посадке. Даже носильщик, укладывавший наши саквояжи на полку, остановился, услышав ее громкий голос. – Вчера вечером я видела на вокзале восхитительные открытки! Надо купить парочку.
Я посмотрела на нее, раскрыв рот от изумления:
– Тебя считают умершей, Ирен. Вряд ли в такой ситуации уместно посылать открытки, да и кому?
Она беззаботно пожала плечами:
– Оставлю на память. Одна из них – сущий кошмар! На ней изображен самоубийца, висящий рядом с казино в Монте-Карло.
