Агата Кристи - Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане
Элси Холланд говорила:
— Я действительно думаю, мистер Симмингтон, что мальчики достаточно большие для школы с пансионом. Но мне ненавистна даже мысль, чтобы расстаться с ними. Я так люблю их обоих.
Симмингтон сказал:
— Я думаю, относительно Брайана вы, возможно, и правы, мисс Холланд. Я решил, что в следующем семестре он начнет учиться в Уинхэйзе — это моя старая приготовительная школа. Но Колин еще слишком мал. С ним я бы предпочел подождать до будущего года.
— Да, конечно, я понимаю, что вы имеете в виду. И Колин, возможно, несколько отстает…
Такой домашний разговор… такая домашняя сцена… и золотая головка, склонившаяся над шитьем.
Открылась дверь, и вошла Меган.
Она очень прямо стояла в дверном проеме, и я мгновенно осознал, что она как-то напряжена и взвинчена. Кожа на ее лице была сухой и натянутой, а глаза сверкали решимостью. Этим вечером в ней не было ни робости, ни детства.
Она заговорила, обращаясь к Симмингтону, но никак его не называя (и я вдруг сообразил, что никогда не слышал, чтобы она как-то его называла. Был ли он для нее отцом, или Диком, или кем-то еще?):
— Я бы хотела поговорить с вами, пожалуйста. Наедине.
Симмингтон выглядел удивленным и, как я себе представил, не слишком-то обрадовался. Он нахмурился, но Меган стояла на своем с необычной для нее решимостью.
Она повернулась к Элси Холланд и сказала:
— Вы не против, Элси?
— О, конечно! — Элси Холланд вскочила. Она выглядела испуганной и немного взволнованной.
Она направилась к двери, и Меган отодвинулась, когда Элси проходила мимо нее. На мгновение Элси остановилась в дверях, оглядываясь через плечо. Ее губы были сжаты, она замерла, вскинув одну руку, а другой прижимая к себе шитье.
Я задержал дыхание, внезапно ошеломленный ее красотой.
Теперь, когда я вспоминаю ее, я часто вижу ее именно такой — замершей мгновенно, в несравненном, бессмертном совершенстве, вызывающем мысли об античной Греции.
Затем она вышла, закрыв дверь.
Симмингтон спросил весьма раздраженно:
— Ну, Меган, в чем дело? Чего ты хочешь?
Меган подошла вплотную к столу. Она стояла там, глядя на Симмингтона. Я снова был поражен решительным выражением ее лица и еще чем-то в ней… совершенно новым для меня.
Затем ее губы раскрылись и произнесли нечто, пробравшее меня до мозга костей.
— Мне нужны деньги, — сказала она.
Эта просьба отнюдь не улучшила настроения Симмингтона. Он резко сказал:
— Неужели ты не могла подождать до утра? В чем дело, ты думаешь, тебе слишком мало выдают на расходы?
«Прекрасный человек, — подумал я даже тогда, — готовый выслушать разумные доводы, хотя и не откликающийся на эмоциональные взрывы».
Меган сказала:
— Я хочу много денег.
Симмингтон выпрямился в кресле. Он холодно сказал:
— Через несколько месяцев ты станешь совершеннолетней. Тогда те деньги, которые завещала тебе бабушка, будут тебе выданы опекуном.
Меган сказала:
— Вы не понимаете. Я хочу получить деньги от вас. — Она продолжала, говоря все быстрее: — Никто мне не рассказывал слишком много о моем отце. Просто не хотели, чтобы я знала о нем. Но я знаю, что он попал в тюрьму, и знаю почему. За шантаж!
Она помолчала.
— Ну а я — его дочь. И возможно, я на него похожа. В любом случае я требую дать мне денег, потому что, если вы этого не сделаете… — Она остановилась, а потом продолжила очень медленно и четко: — Если вы этого не сделаете, я расскажу, что вы проделали с таблетками в тот день в комнате моей матери: я это видела.
Наступило молчание. Затем Симмингтон произнес совершенно неживым голосом:
— Я не знаю, что ты имеешь в виду.
— Я думаю, вы знаете, — сказала Меган.
И она улыбнулась. Это не была добрая улыбка.
Симмингтон встал. Подошел к письменному столу. Достал из кармана чековую книжку и выписал чек. Он осторожно промокнул чек и вернулся. Протянул чек Меган.
— Ты уже взрослая, — сказал он. — Я могу понять твои чувства и желание купить что-нибудь особенное из нарядов и прочего. Я не знаю, о чем ты говоришь. Я не стану обращать на это внимание. Но вот тебе чек.
Меган взглянула на чек, потом сказала:
— Спасибо. Мы это продолжим.
Она повернулась и вышла из комнаты. Симмингтон уставился ей в спину, потом на закрытую дверь, потом он повернулся, и, когда я увидел его лицо, я совершенно инстинктивно рванулся вперед.
Меня остановили самым экстравагантным образом. Большой куст, который я заметил у стены, перестал быть кустом. Руки лейтенанта Нэша обвились вокруг меня, и голос лейтенанта Нэша зашипел прямо мне в ухо:
— Тихо, Бартон! Ради всего святого!
Затем, с бесконечной осторожностью, он дал сигнал к отступлению, и его рука принудила меня последовать за ним.
Обогнув дом, он выпрямился и отер лоб.
— Конечно, — сказал он, — вы могли вломиться туда!
— Девочка в опасности, — сказал я требовательно. — Вы видели его лицо? Мы должны забрать ее оттуда.
Нэш крепко сжал мою руку:
— Вот что, мистер Бартон, извольте слушаться!
Что ж, я слушался. Мне это не нравилось, и все же я уступил. Но я настоял на том, чтобы остаться здесь, и я поклялся безусловно выполнять приказы.
Таким образом, я вместе с Нэшем и Паркинсом вошел в дом через заднюю дверь, которая была уже отперта. И я ждал вместе с Нэшем на лестничной площадке, спрятавшись за бархатной портьерой, скрывающей окно в нише, пока часы в доме не пробили два. Открылась дверь спальни Симмингтона, и он прошел через площадку в комнату Меган.
Я не вздрогнул и не шевельнулся, потому что знал, что сержант Паркинс — там, в комнате, скрытый распахнутой дверью; я знал, что Паркинс добрый человек и прекрасный специалист, но я не был уверен в том, что сумею сохранить спокойствие и не взорваться.
И, ожидая там, с глухо колотящимся сердцем, я увидел Симмингтона, выходящего из комнаты с Меган на руках и несущего ее вниз по лестнице; а мы с Нэшем крались за ним на благоразумной дистанции.
Симмингтон внес Меган в кухню, удобно устроил ее голову в газовой духовке и открыл газ как раз в тот момент, когда Нэш и я вошли в кухонную дверь и включили свет.
И это был конец Ричарда Симмингтона. Он сломался. Он и не пытался бороться. Он знал, что проиграл и погиб.
Наверху я сел у постели Меган, ожидая, когда она очнется, и обстоятельно проклиная Нэша.
— Откуда вы знаете, что с ней все в порядке? Это был слишком большой риск!
Нэш был совершенно откровенен:
— Всего лишь немного снотворного в молоке, которое она всегда пьет перед сном. Ничего больше. Само собой разумеется, он не мог рискнуть отравить ее. Насколько это его касалось, дело закончилось с арестом мисс Гриффитс. Он не мог позволить себе иметь в доме какую-то таинственную смерть. Никакого насилия, никакого яда. Ну а эта непонятная девушка вроде зациклилась на самоубийстве матери и в конце концов пошла и сунула голову в газовую духовку — что ж, люди только и скажут, что она никогда не была вполне нормальной и что потрясение от смерти матери ее добило.
Я сказал, глядя на Меган:
— Уж очень долго она не приходит в себя.
— Вы слышали, что говорил доктор Гриффитс? Сердце, пульс — все в абсолютном порядке; она всего лишь спит и проснется естественным образом. Это снотворное он дает множеству своих пациентов, он так говорит.
Меган шевельнулась. Что-то пробормотала. Лейтенант Нэш деликатно вышел из комнаты.
Вскоре Меган открыла глаза:
— Джерри.
— Привет, милая.
— Я все правильно сделала?
— Ты могла бы стать шантажисткой уже в колыбели!
Меган снова закрыла глаза. Потом прошептала:
— Вчера вечером я… я писала тебе… на случай, если… если что-нибудь будет не так. Но я так захотела спать к концу… Оно там.
Я прошел через комнату к письменному столу. В затрепанном маленьком блокноте я нашел незаконченное письмо Меган.
Оно начиналось так:
«Мой дорогой Джерри, я читала моего школьного Шекспира, тот сонет, который начинается со слов:
Ты насыщаешь взгляд, как тело — хлеб,
Как влага освежающая — землю…
И я поняла, что все-таки люблю тебя, потому что именно это я чувствую…»
— Как видите, — сказала миссис Дан-Кэлтроп, — я была совершенно права, вызвав специалиста.
Я уставился на нее. Мы все находились в доме викария. Снаружи хлестал дождь, а здесь горел чудесный огонь в камине, и миссис Дан-Кэлтроп блуждала по комнате, зверски избивая диванную подушку и водрузив ее затем — из каких-то собственных соображений — на фортепиано.
— Но когда? — спросил я, удивленный. — И кто это был? Чем он занимался?
