Гастон Леру - Дама в черном
Рультабиль любезно справился о здоровье матушки Бернье, чистившей картофель, полный мешок которого стоял рядом с ней, и попросил ее мужа открыть нам дверь комнаты Дарзаков. В комнате господина Дарзака я оказался впервые. Она показалась мне холодной и темной. Это было большое помещение с дубовой кроватью и туалетным столиком, помещенным в углубление стены J — прежней крепостной амбразуры. Стены были настолько толсты, а углубление таким глубоким, что оно образовывало как бы маленькую комнатку, где господин Дарзак и расположил свои туалетные принадлежности. Второе окно J1 было поменьше. Разумеется, оба окна закрывались толстыми железными решетками, между прутьями которых и руку невозможно было просунуть. Кровать стояла у перегородки, отделявшей комнату господина Дарзака от комнаты его жены. Напротив в углу располагался шкаф. Посреди комнаты стоял маленький столик с техническими книгами и письменными принадлежностями. Затем кресло и три стула. Спрятаться здесь было абсолютно невозможно, разве только в стенном шкафу. Поэтому оба Бернье имели приказ при уборке комнаты каждый раз открывать шкаф, где господин Дарзак хранил свою одежду. И сам Рультабиль, периодически заходивший сюда в отсутствии Дарзаков, всегда заглядывал туда.
Он это сделал и сейчас. Уходя к госпоже Дарзак, мы убедились, что в комнате ее мужа никого не осталось. Когда мы сюда входили, Бернье, следовавший за нами, закрыл, как всегда, на задвижку единственную дверь, выходящую в коридор.
Комната госпожи Дарзак была меньше, чем у ее мужа, но хорошо освещена и более уютна. Войдя, Рультабиль побледнел и, повернув ко мне свое доброе и грустное лицо, спросил:
— Сэнклер, вы чувствуете аромат Дамы в черном?
— Нет, — ответил я, — ничего не чувствую.
Окно, как и все выходящие на море окна, защищались решеткой. Оно было открыто, и легкий ветерок, проникая в комнату, шевелил занавеску, отделявшую небольшой гардероб, расположенный вдоль стены. К другой стене примыкала кровать. Весь гардероб был устроен на такой высоте, что платья, пеньюары да и сама занавеска не доходили до пола. Вздумай кто-нибудь здесь спрятаться, он бы не скрыл своих ног. Легкий стальной прут, на котором держалась занавеска, не давал возможности уцепиться за него и повиснуть на руках. Все же Рультабиль тщательно осмотрел гардероб. Шкафа в комнате не было. Туалетный столик, бюро, два стула и четыре стены, вот и все, чем располагала эта комната.
Рультабиль заглянул под кровать, жестом отослал нас из комнаты и вышел последним. Бернье тотчас же запер дверь R маленьким ключом, который он положил в жилетный карман, застегивающийся на пуговицу. Мы обошли коридоры и заглянули в комнаты Старого Боба, состоявшие из гостиной и спальни. И здесь никого не было. Когда мы вышли, госпожа Бернье поставила стул у порога своей комнаты, которую мы также не преминули осмотреть, и, расположившись на нем, продолжала чистить картофель. Помещения других этажей были необитаемы и сообщались с первым этажом посредством маленькой лестницы, выходившей в угол О3 комнаты Бернье. Люк в потолке, закрывавший выход на эту лестницу, Рультабиль собственноручно заколотил гвоздями.
Ничто не ускользнуло от внимания моего друга и, уходя из Четырехугольной башни, мы оставили в ней только супругов Бернье. Можно так же смело утверждать, что в помещении Дарзаков никого не было до того момента, пока Бернье не открыл его господину Роберу через несколько минут, о чем я расскажу позже.
Итак, без пяти минут пять, оставив Бернье в коридоре в коридоре перед дверью помещения Дарзаков, Рультабиль и я вновь оказались во дворе Карла Смелого. Мы расположились у платформы бывшей башни В'' и сели на бруствер. Вдали, перед входом в грот Большая Барма, мы заметили суетящийся среди скал силуэт Старого Боба. Это был единственный темный предмет в открывшемся пейзаже. Мы видели, как он потрясал своим черепом, и слышали его смех. Ах, этот смех! Он буквально раздирал нам уши и сердца.
От Старого Боба наше внимание переключилось на Робера Дарзака, который прошел под аркой и пересек двор Карла Смелого. Он нас не видел, и, похоже, ему было не до смеха. Рультабиль жалел его и понимал, что он находится у последней грани терпения. После обеда господин Дарзак сказал моему другу:
— Неделя — это слишком долго. Я не знаю, смогу ли вынести это мучение еще целую неделю.
— Куда же вы собираетесь ехать? — спросил его Рультабиль.
— В Рим, — ответил он.
Действительно, дочь профессора Станжерсона последует за ним только туда. По мнению Рультабиля, господин Дарзак решился на это путешествие, считая, что только папа может им помочь. Бедный, бедный Робер Дарзак! Да, ему не до смеха. Мы проводили его взглядом до Четырехугольной башни. Вид у него подавленный, спина согнута, руки в карманах.
Господин Дарзак подошел к Четырехугольной башне и, конечно, встретил там Бернье, открывшего дверь в его комнату. Так как Бернье запер за нами покои Дарзаков на ключ и положил этот ключ в карман и так как в дальнейшем было установлено, что решетки на окнах оказались нетронутыми, то можно утверждать, что когда господин Дарзак вошел в свою комнату, там никого не было. И это святая истина!
Однако эти подробности объяснились и проверялись уже после. Если же я упоминаю о них сейчас, то лишь потому, что меня неотступно преследует мысль о трагическом событии, которое надвигалось на нас из неизвестности и готово было вот-вот разразиться.
Часы показывали пять.
4. Вечером, начиная с пяти часов и до момента нападения на Четырехугольную башнюРультабиль и я около часа болтали у платформы башни В''. Неожиданно он хлопнул меня по плечу и со словами: «Да, надо подумать и об этом», — бросился к Четырехугольной башне. Я последовал за ним, даже не предполагая, о чем он говорил. Оказывается, он вспомнил о мешке с картошкой возле матушки Бернье. Рультабиль высыпал всю картошку на пол, к великому удивлению этой доброй женщины, и, удовлетворенный, вернулся вместе со мной во двор Карла Смелого, сопровождаемый веселым смехом папаши Бернье возле рассыпанной картошки.
На мгновение в окне комнаты, занимаемой ее отцом на первом этаже «Волчицы», показалась госпожа Дарзак.
Зной становился невыносимым. Приближалась гроза, и все хотели, чтобы она разразилась как можно скорее. Море оставалось еще спокойным, но воздух потяжелел, и мы чувствовали как он давит на наши легкие. Было похоже, что на всем белом свете хорошо только Старому Бобу, который вновь появился у входа в грот Большая Барма. Нам показалось, что он танцует. Но нет, вероятно, он просто держит речь перед какой-то невидимой нам аудиторией. Но перед какой? Мы наклонились над бруствером, но, увы, листья пальм мешают нам разглядеть этого человека. Наконец аудитория Старого Боба начинает двигаться и приближается к черному профессору, как окрестил его Рультабиль. Оказывается, это не один, а два человека. Госпожа Эдит! Да, это она с томным видом опирается на руку своего мужа. Но мужа ли? Нет, это не Артур Ранс. На чью же руку с такой томной грацией опирается наша хозяйка?
