Коллектив авторов - Спросите полисмена
– Примените вопрос к себе. На мой взгляд, мы с вами не меньше, а больше то, что мы есть, когда… играем. О, я принимаю ваш довод, воздаю должное его убедительности. Мою преходящую власть я употребляю на добро. Вы – в этом театре, я – в своем соборе завладеваем сердцами и душами. Каждый на своей сцене, мы больше, чем просто люди. В отведенной нам сфере мы чуть меньше ангелов. За ее пределами вы, по крайней мере, такой же человек, как остальные.
– Верно, – откликнулся сэр Джон, не сомневаясь, что это только половина правды. Он-то, по крайней мере, не таков, как остальные. Марксистская доктрина о фундаментальном равенстве людей находилась на последнем месте в убеждениях сэра Джона Сомареса. И это было следствием не тщеславия, а непредвзятого осмысления как собственных способностей, так и своего мира.
– И за пределами собора вы считаете себя чуть меньше, чем человеком? – спросил он.
Архиепископ позволил себе улыбку. Он задержался с сокрушительным ответом, но промедлил лишние полсекунды, и тогда молодой Питер Уорли, актер на роли юношей в труппе сэра Джона, решив прийти на выручку своему шефу, ради которого сделал бы много больше, чем спасение от зануды, храбро поинтересовался воззрениями архиепископа на собачьи бега. Тот, намеревавшийся сообщить о них в утренней прессе и нисколько не погнушавшийся опробовать их на братьях своих меньших, благосклонно снизошел до набриолиненного юношеского очарования Питера и изложил их пространно и с завидной самоуверенностью.
Сэр Джон терпеливо ждал, а потом, вернув себе внимание главного гостя, произнес:
– Предположим, мой дорогой Петтифер, что сегодня утром вы убили Комстока, какова была бы реакция вашей паствы? Сочли бы вас героем дня? Защитником церкви в двадцатом столетии? Или неогеоргианским крестоносцем, избавившим мир от неверного пса?
Архиепископ смешался.
– А я, знаете ли, сегодня утром находился в доме Комстока, – сказал он.
– Мой дорогой архиепископ! Простите! Мне нет оправданий!
Расстройство сэра Джона было очевидно. Никто не догадался бы, что в дополнение к сведениям, которые он почерпнул из вечерних газет с их сенсационными заголовками, министр внутренних дел прислал ему папку со всеми подробностями, касающимися смерти лорда Комстока, дома, обслуги и посетителей, какие сумела раздобыть полиция.
Всплеснув пухлыми белыми руками, архиепископ заклинал его не расстраиваться, особенно в такой вечер со столь интересным и счастливым поводом.
Поводом была «последняя вечеря», или ужин, на сцене собственного театра сэра Джона – «Шеридана» – под конец семнадцатимесячного сезона. Сэр Джон, ни единого дня не отдыхавший все это время, пообещал себе по меньшей мере два месяца отпуска, за исключением неизбежных репетиций новой пьесы, которую собирался представить публике осенью. Пока же был июнь, и долгий сезон завершился. Ужину предшествовали обычные цветистые восхваления Мартелле и инженю, лавровый венок для сэра Джона, энтузиазм галерки и благодарственные речи. Ужин почти закончился, и в темном зале по ту сторону занавеса остались лишь призраки зрителей.
Часы в гримерной Мартеллы, куда она удалилась, как только гости начали уходить, показывали десять минут второго. По окончании долгого сезона Мартелла всегда чувствовала себя поблекшей и выдохшейся, а завтра им с Джонни надо присутствовать на празднике в саду какого-то пастора. «Абсурд, – мятежно думала Мартелла. – Джонни повел себя нелепо! И еще пригласил невыносимого старого дурака архиепископа к ужину!»
– Можно войти, Мартелла? – раздался голос ее мужа.
– Конечно. – Она открыла дверь.
Сэр Джон помог жене закутаться в шаль и повел провожать гостей. Какое-то время ушло на обмен любезностями, и вот наконец они остались одни.
– В чем дело, Джонни? – спросила Мартелла.
– Ни в чем. Но… Ты не возражаешь поехать домой одна? Я прямо сейчас не могу. Я не слишком задержусь.
Он знал, как жена устала, как близка к слезам, с нежностью сознавал, что именно она чувствует по окончании долгого сезона. Голос его звучал очень мягко.
Наблюдая, как исчезают за поворотом огни машины, сэр Джон заметил, что позади него стоит в тени крыльца архиепископ Мидлендский.
– А, это вы, Петтифер, – величественно обронил сэр Джон.
Архиепископу – насколько такое возможно для столь выдержанного человека – было явно не по себе.
– Приятная ночь, правда? – откликнулся он. – Такими жаркими ночами плохо спится, хотелось бы прогуляться после обеда… или в данном случае ужина. И я не поблагодарил вас за гостеприимство, друг мой. Прекрасный ужин, и для меня, разумеется, уникальный, совершенно уникальный. Да, тысяча благодарностей. Не пройтись ли нам немного?
– Конечно, – сказал сэр Джон со вздохом. Он-то думал, что они будут разговаривать сидя, а в таком случае он мог бы направлять беседу и сдержать данное Мартелле обещание. Но никогда не знаешь наперед, насколько затянется прогулка. – Ничего не обрадовало бы меня больше. Дело Комстока, разумеется?
Сэр Джон понимал, что к делу можно подступиться более тактичными способами, но время шло, а оно всегда драгоценно.
– Дело Комстока. – Архиепископ подстроился под шаг сэра Джона, когда тот двинулся по пустынной улице. – Весьма утомительно и неприятно. Ужасно, просто ужасно. Когда-то был моим учеником, знаете ли. Умненький малый с хорошими задатками. Как я говорил, я виделся с ним. Прямо перед его смертью.
Повисла тишина, нарушаемая лишь эхом шагов. Сэр Джон молчал. Через несколько минут архиепископ произнес:
– И потому… не поймите меня неверно, мой дорогой Сомарес… Все это глубоко расстраивает… так неловко.
– Именно, – кивнул сэр Джон.
– Я пообщался со всеми, кто мог бы иметь хоть какое-то отношение к трагедии, – продолжил архиепископ, – но пока не установят точное время смерти, а все так расплывчато, мое собственное положение, мягко говоря, неудовлетворительное. Настолько неудовлетворительное, что, если бы я не сознавал, что на меня тоже упала тень подозрения, то был бы весьма встревожен.
Снова возникла долгая пауза. Сэр Джон, прекрасно понимавший, к чему ведет такое вступление, жалел, что архиепископ не может сразу перейти к сути проблемы и отпустить его домой спать. Он свернул к Беркли-сквер, чтобы, когда разговор закончится, очутиться неподалеку от собственного дома и заслуженного отдыха.
– Кое-какие подробности вы слышали? – спросил архиепископ.
– Я читал вечерние газеты, – осторожно ответил сэр Джон, что было правдой, хотя и не всей. Однако и ее хватило.
– Интересно…
Его спутник кашлянул, не зная, как подступиться к вопросу, и они преодолели еще двести ярдов. «Великое преимущество площади, – размышлял сэр Джон, – в том, что можно ходить по ней кругами, упражняя тело и ум, но не слишком увеличивая расстояние между собой и входной дверью».
