Кармен Посадас - Маленькие подлости
– Секрета нет. – Взгляд Тельди опускается с лодыжек на туфли сеньориты Рамос. Дорогая модель – на самом деле подделка. Журналистка поджимает ноги, чтобы галантный сеньор не догадался. – Видите ли, Агустина, – до чего славно звучит ее имя в его устах – единственный секрет того, как добиться успеха в ужасные времена, о которых мы с вами сейчас беседуем, – это большой труд и великое презрение к диктатуре. Но ведь цель нашей встречи – поговорить о чистоте искусства, а не о грязной политике, не правда ли, дорогая? Не лучше ли нам придерживаться темы?
Тельди делает ударение на последнем слове, и Чема пользуется моментом, чтобы запечатлеть лицо интервьюируемого, освещенное возвышенно-волевым выражением.
Сцена производит сильное впечатление на даму, завтракающую через два столика от них. Она сдавленным голосом вскрикивает: «О!», и локтем толкает в бок мужа.
– Смотри, Альфредо, какая шишка! – восторженно восклицает дама. – Вон, вон, слева! Это не Агнелли, владелец «Мазерати»? Ну очень похож на флорентийского кардинала!
Хорошо осведомленный муж отвечает, что Агнелли никогда не был владельцем «Мазерати», ему принадлежит транснациональная компания «Оливетти» («Вот бестолочь!»).
Чема тем временем продолжает щелкать фотовспышкой, а сеньорита Агустина Рамос предпринимает очередное усилие загнать Тельди в угол коварными вопросами,
– Ну хорошо, положим, доказательства вашей связи с военными найти трудно, что говорит в вашу пользу, иначе бы вы просто не заслуживали прощения. Обратимся к искусству, и только искусству. Как ни прискорбно, существует несколько легенд по поводу того, как вы сколотили состояние. Говорят, например, вы приобрели у некоего человека, который позже покончил жизнь самоубийством из-за непосильных долгов, превосходную картину Моне за ничтожную сумму, а потом перепродали по цене, в двадцать раз превышающую первоначальную. Правда ли это?
– Да. – Тельди очаровательно улыбается. – Факты изложены верно, однако истолкование далеко от истины. Бывший владелец Моне не только жив, но и является моим большим другом, он один из богатейших людей Южной Америки. Да, я всегда стремился помогать людям, зная, что они воздадут сторицей, но разве это заслуживает порицания, Агустина?
По мнению сеньориты Рамос, господин Тельди все менее заслуживает порицания. Особенно когда смотрит на нее; это происходит редко, но достаточно для того, чтобы ей захотелось вновь почувствовать на себе его взгляд. Она гордится своей проницательностью, поэтому все больше восхищается обаятельным собеседником, который, несмотря на колкие вопросы, постоянно улыбается. Однажды он даже протянул к ней руку («Всего лишь однажды, Бог мой!»), но так и не коснулся ее колена; настоящий кабальеро, вне всякого сомнения. Вот он снова смотрит на нее. Сеньорите Рамос кажется, что она тает, что от нее сейчас ничего не останется, кроме пятна на красной софе: «Бог мой, да ни один аппарат не способен уловить ауру этого мецената, этого восхитительного филантропа». «Опять же, – мысленно добавляет сеньорита, пытаясь сохранить объективность, – факты говорят сами за себя: Тельди подробно и откровенно объясняет, куда он вложил деньги, полученные честным путем благодаря своему увлечению искусством.
– В две школы для детей, брошенных родителями, ты понимаешь, о чем я говорю, дорогая…
Как приятно, что он обращается к ней на ты, и эта «дорогая» звучит чудесно!
– …в стипендии для талантливых студентов, не только художников, но и музыкантов, писателей; не следует скупиться, когда речь идет об искусстве, тем более что мы должны возвращать то, что дарит нам жизнь, как тебе кажется?
И сеньорита верит всему, что ни скажет этот мужчина обладающий необыкновенным даром сопереживать. Какая искренняя щедрая душа, сколько правды в его словах!
– Вспомнила! – сообщает мужу дама через два столика от них. – Этот тип не Агнелли, а актер. Как же его зовут… Энтони Хопкинс? Шон Коннери? Нет, кажется по-другому, у этого усы и волосы седые. Хотя подожди-ка, ну конечно, снимается кино, и так нужно по сценарию. Все ясно, это артист, он должен все время вживаться в роль, чтобы выглядеть естественно на экране Ты меня слышишь, Альфредо?
Но Альфредо не слышит и слушать не хочет Конечно, солидные, седовласые мужчины нравятся женщинам, зато вызывают ненависть у их мужей, особенно лысых. Кроме того, хотя Альфредо не слышит о чем идет разговор за соседним столиком, он уверен– этот тип – не Шон Коннери, напрасно несчастная журналистка, совсем девочка, балдеет от него, как и жена «По-моему, он просто плут и бездельник», – думает Альфредо, а произносит:
– Пойдем, Матильда.
В это время Тельди говорит сеньорите Рамос:
– Мы вот все рассуждаем об искусстве с большой буквы. Конечно, приятно побеседовать о Моне и порадоваться тому, что владеешь многими чудесными произедениями. Однако есть вещи, которые доставляют мне гораздо большее удовольствие, и я мог бы рассказать тебе о них. Во-первых, хочу признаться, дорогая. Только выключи магнитофон: то, что я скажу, не представляет интереса для такого журнала, как «Меценат», с его тиражом в триста пятьдесят тысяч экземпляров, распространяемых среди… Меценатов? Нет, мерзавцев от искусства, ты согласна?
Сеньорита Агустина более чем согласна, она выключает диктофон и смотрит на Чему, опасаясь, как бы нахал не помешал предстоящему признанию. Фотограф, закончив работу, сидит поодаль метрах в десяти, жует резинку и изучает экспонометр.
– То, что я собираюсь предложить тебе, является моей маленькой слабостью, но приносит огромное счастье. Увидишь, ты тоже получишь удовольствие. Полагаю, крупный филантроп на моем месте поведал бы тебе о своих отношениях с другими меценатами: как он приглашает их к себе, показывает новые, на зависть друзьям и конкурентам, приобретения, предлагает обмыть наиболее удачное, например, какое-нибудь изображение Божьей Матери из Византии, которое купил у торговца, специализирующегося на вывозе предметов искусства с Востока. Короче, описал бы тебе сборище мошенников, как это бывает, сама знаешь. Не отрицаю, мне тоже периодически приходится участвовать в подобных спектаклях, да, я присутствую на их коктейлях и заключаю с ними сделки. Однако истинную радость общения, дорогая, я получаю от любителей искусства с большой буквы, причем «с большой буквы» означает не приоритетные цены, а раритетные ценности.
«Будь у меня возможность поближе узнать тебя, Эрнесто Тельди, я позабыла бы и о продажном «Меценате», и о разоблачительном интервью, и о слухах насчет твоего сомнительного прошлого. Всегда и везде по-настоящему великие личности становились жертвами клеветы со стороны бесцеремонной публики. Ах, если бы это было возможно, если бы…» Так думает Рамос, а внутренний голос профессиональной журналистки талдычит: «Не сдавайся, Агустина, ни за что не сдавайся, хотя бы внешне оставайся неприступной, как стены Сарагосы[42] в 1808 году». Но у воинственной Агустины порох уже отсырел.
