Энн Перри - Смертная чаша весов
Виктория промолчала.
— Мне жаль, что вам больно, — сказал наконец Роберт. — Но я бы предпочел боль, лишь бы иметь возможность двигаться, даже неуклюже, чем лежать всю оставшуюся жизнь, словно капуста на грядке.
— А я бы предпочла возможность красиво возлежать в шезлонге, — ответила его собеседница зазвеневшим от слез голосом. — Я бы предпочла, чтобы почтенная семья, благородные люди окружали меня любовью, и я знала, что они всегда будут обо мне заботиться и мне не грозят холод, голод и одиночество. И я бы наслаждалась сознанием, что боль не вернется. Но никто из нас не может выбирать. И возможно, вы все-таки снова научитесь ходить. Вы же не знаете…
И опять Роберт долго молчал.
Стоя за дверью, Эстер боялась вздохнуть, чтобы ее не услышали.
— А боль у вас не проходит? — спросил Олленхайм.
— Нет. И мне сказали, что она не пройдет.
Больной хотел было еще о чем-то спросить — может быть, о средствах к существованию Виктории и о том, почему она боялась холода и голода, но, даже чувствуя себя глубоко несчастным, он не осмелился быть столь неделикатным.
— Мне жаль, — только и сказал он.
— Конечно, жаль, — согласилась мисс Стэнхоуп. — Но знаете, это не помогает — не помогает сознание, что не вы один так страдаете. Я знаю, как это бывает. Мне тоже это понимание не помогло.
Молодой человек откинулся на подушках и отвернулся от девушки. Мягкая каштановая прядь упала ему на лоб, но он не обратил на это внимания. Солнечный свет рисовал яркие квадраты на полу.
— Полагаю, сейчас вы скажете, что и мне со временем станет легче, — с горечью заметил он.
— Нет, не скажу, — возразила Виктория. — Иногда становится лучше, иногда наступают плохие дни, но когда вы не в ладах с телом, можно довериться уму.
На этот раз Роберт ничего не ответил, и его собеседница медленно поднялась. Она стояла вполоборота, и Эстер увидела, что она плачет.
— Извините, — сказала мисс Стэнхоуп мягко. — Я, наверное, не должна была всего этого говорить. Слишком поспешила. Надо было подождать. А может быть, совсем не мне надо было об этом вам говорить. Но я поступила так потому, что ваши близкие, которые вас так любят, очень и очень страдают, хотя никак не могут представить себе ваше положение. — Виктория слегка покачала головой. — Они не уверены, можно говорить с вами откровенно или нет, и не знают, как все сказать. Они не спят ночами, сердце у них рвется от боли, они беспомощно взвешивают все «за» и «против» и не могут прийти ни к какому решению.
— Но вы-то смогли! — Роберт повернулся к ней, очень рассерженный. — Вы сами страдали и сами все знаете. И поэтому имеете право решать, что мне сказать, и как, и когда?
У девушки было такое выражение лица, словно ей дали пощечину, но она отступила.
— А что бы изменилось завтра или на следующей неделе? — спросила она, стараясь говорить твердо, хотя и не совсем в этом преуспела. Виктория стояла в неловкой позе, и Эстер с порога могла видеть, как она старается встать поудобнее, чтобы уменьшить постоянную боль. — Вы лежите один и задаете себе все один и тот же вопрос, — продолжала мисс Стэнхоуп. — И не смеете сказать себе правду, даже в мыслях, как будто она станет от этого еще большей реальностью. Отчасти вы уже можете принять эту реальность, а другая часть вашего сознания сопротивляется ей и настаивает, что это все не такая уж и неправда. И возможно, для вас оно так и останется. Но сколько можно бороться с самим собой?
Роберт ничего не ответил. Он молча смотрел на Викторию, а секунды тем временем безвозвратно убегали.
Девушка глубоко вздохнула, выпрямилась и сделала неверный шаг к двери, чуть не опрокинув по дороге стул.
— Спасибо за удовольствие совместного чтения о страданиях Тристана и Изольды, — произнесла она. — Мне понравилось ваше общество и дружное парение наших умов. Доброй ночи.
И, не ожидая ответа, она раскрыла дверь пошире, вышла на лестничную площадку и стала спускаться вниз.
Эстер не входила к Роберту до самого ужина. Он лежал все в той же позе, в какой был, когда уходила Виктория, и вид у него был несчастный.
— Я не хочу есть, — сказал он наконец, осознав присутствие рядом сиделки. — И не говорите мне, что есть полезно. Мне это пользы не принесет. Я подавлюсь куском.
— А я и не собираюсь, — тихо ответила Лэттерли. — Я совершенно с вами согласна. Наверное, вам надо побыть одному. Закрыть дверь? И попросить, чтобы вас никто не беспокоил?
Молодой человек удивленно посмотрел на нее.
— Да, да, пожалуйста.
Медсестра кивнула, закрыла одну дверь, потом другую и оставила гореть только маленькую лампу. Если ее подопечный заснет в слезах, пусть никто об этом не узнает и не вспомнит об этом впоследствии.
Глава 4
Эстер знала, что Роберт провел беспокойную ночь, но она также знала, что помочь ничем не сможет, и поэтому ее вмешательство было бы непростительно.
На следующее утро, войдя к пациенту, мисс Лэттерли застала его еще спящим. Он был бледен и выглядел очень молодым и очень усталым. Этому человеку недавно исполнилось двадцать лет, но в чертах его лица было еще много мальчишеского, и чувствовалось, что он одинок и страдает. Она не стала его беспокоить. Завтрак вряд ли сейчас имел большое значение.
— С ним все в порядке? — с беспокойством спросила Дагмара, встретив Эстер на лестнице. — Его дверь была плотно закрыта всю ночь, и я не решилась войти.
Она слегка покраснела, и сиделка поняла, что баронесса, наверное, приоткрывала дверь и слышала, как Роберт плачет. Медсестре нетрудно было представить себе страдания матери. Душа ее должна была терпеть невыносимые муки еще и от сознания того, что ей остается только терпеть и ради сына она обязана скрывать свои страдания.
Мисс Лэттерли не знала, что ей сказать. Может быть, не следует больше скрывать правду? Иначе это будет сознательная и явная ложь.
— Наверное, он начинает понимать, что не сможет больше ходить, — сказала Эстер сбивчиво.
Дагмара хотела что-то сказать, но голос изменил ей. Слов было много, но никакое красноречие тут не помогло бы. Сиделка поняла, о чем она думает. С минуту баронесса стояла неподвижно, но потом, будучи не в силах взять себя в руки, сбежала по лестнице в холл и закрыла за собой дверь утренней гостиной, где она могла побыть в одиночестве.
Эстер опять поднялась. На душе у нее стало тяжело. Роберт проснулся довольно поздно. В голове у него стучало, а во рту пересохло. Медсестра помогла ему сесть в кресло рядом с постелью. В госпитале Скутари она научилась поднимать обессилевших и обезножевших, даже если мужчины были выше и тяжелее, чем этот молодой человек. Мисс Лэттерли принесла тазик для умывания и бритья, а сама тем временем постелила чистые простыни, переменила наволочки на подушках, хорошо их взбила и поправила одеяло. Она еще не закончила, когда в дверь постучала, а затем и вошла Дагмара.
