Агата Кристи - Икс или игрек?
– А по-моему, может получиться.
– Возможно, мэм, но подставлять вас под удар мне совсем не по душе. И хозяин, я уверен, тоже бы не одобрил.
– Мы испробовали все обычные способы. То есть сделали все, что можно, не раскрываясь. И по-моему, остался единственный шанс – сыграть в открытую.
– Но вы сознаете, мэм, что тем самым вы жертвуете важными преимуществами?
– Что это ты сегодня так витиевато выражаешься, Альберт? Прямо как диктор на радио, – сердито заметила Таппенс.
Альберт виновато хмыкнул и объяснил:
– Я вчера слушал интересную передачу про формы жизни в прудах.
– У нас нет времени думать о формах жизни в прудах!
– Где сейчас капитан Бересфорд, вот что мне хотелось бы знать.
– Мне тоже, – отозвалась Таппенс, и сердце у нее защемило.
– Как-то это неестественно, чтобы он вот так, без единого слова, исчез. Должен был бы уже мигнуть вам как-нибудь. Вот потому-то я…
– Что, Альберт?
– То есть я хочу сказать, если он раскрыт, может, вам бы лучше не раскрываться? – Он помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил: – Допустим, его разоблачили, но ведь про вас-то им неизвестно. Вы могли бы и дальше действовать тайно.
– Прямо не знаю, как лучше, – вздохнула Таппенс.
– А что вы хотели предпринять, мэм?
Таппенс неуверенно объяснила:
– Ну, например, у меня бы потерялось письмо, которое я написала, я стала бы всем об этом говорить, охать, огорчаться. А потом оно бы нашлось в холле на полу, и Беатриса бы его подняла и положила на столик. Ну, и искомое лицо непременно захочет с ним ознакомиться.
– А что будет в письме?
– Что-нибудь в таком роде, что, мол, мне удалось выяснить личность интересующей нас особы и я собираюсь собственноручно передать эти сведения завтра. Тогда, вы же понимаете, Икс – или Игрек – должен будет волей-неволей сбросить маску и попытаться меня убрать.
– Да, и может быть, попытка окажется успешной.
– Не окажется. Я ведь буду настороже. Меня, наверно, захотят заманить куда-нибудь в глухое безлюдное место. И тут уже дело за тобой, потому что про тебя уж, во всяком случае, никому не известно.
– А я буду двигаться по вашему следу и схвачу их за руку, так сказать?
Таппенс кивнула.
– Ну да. Мне только надо все тщательно продумать. До завтра!
3
Таппенс сменила книгу в городской библиотеке и как раз выходила на улицу, держа под мышкой рекомендованный томик, когда ее окликнул незнакомый голос:
– Миссис Бересфорд!
Она удивленно обернулась и увидела долговязого чернявого молодого человека с приятной, слегка смущенной улыбкой на губах. Молодой человек проговорил:
– Вы… вы меня не узнаете?
Привычная формула. Таппенс могла точно предсказать, что последует дальше.
– Я был у вас… как-то… с Деборой.
Уж эти Деборины приятели! Их столько, и все, по мнению Таппенс, на одно лицо. Брюнеты, как вот этот молодой человек, блондины, бывают и рыжие, – но все более или менее одного образца: милые, с хорошими манерами и чуточку длинными волосами. (Но когда Таппенс высказывала свое мнение на этот счет, Дебора отвечала: «Мама, нельзя же всю жизнь пользоваться мерками шестнадцатого года. Я, например, терпеть не могу короткую стрижку».)
Совсем некстати сейчас эта встреча с Дебориным знакомым. Ну да от него можно будет скоро отвязаться.
– Я – Энтони Марсдон, – назвался молодой человек.
– Ну как же, как же, – пробормотала Таппенс, бессовестно кривя душой, и протянула ему руку.
Но Тони Марсдон не отстал.
– Я ужасно рад, что нашел вас, миссис Бересфорд, – сказал он. – Я ведь работаю вместе с Деборой. И вот, понимаете ли, вышла одна небольшая неловкость.
– Да? Какая же?
– Видите ли, Дебора узнала, что вы находитесь вовсе не в Корнуолле, как она считала, а это, видимо, ставит вас в затруднительное положение, верно?
– Ах ты, неприятность какая! – покачала головой Таппенс. – Как же она проведала?
Тони Марсдон объяснил. И скромно добавил:
– Дебора, разумеется, не знает о настоящем характере вашей деятельности. – Он уважительно помолчал. – Это ведь важно, я думаю, чтобы она ничего не знала. Я на самом деле тоже занимаюсь кое-чем в этом же роде. Числюсь начинающим сотрудником шифровального отдела. А в действительности в мои обязанности входит выражать слегка профашистские взгляды – восхищаться немецкой государственной системой, намекать, что было бы неплохо вступить с Гитлером в рабочий союз, – и смотреть, кто как реагирует. По стране гуляет измена, и наша задача – выяснить, откуда она исходит.
«Изменники всюду», – подумала Таппенс.
– И когда Дебора рассказала мне про вас, я сразу же подумал, что надо поехать и предупредить вас, чтобы вы успели сочинить какое-нибудь правдоподобное объяснение. Мне, как вы понимаете, известно, чем вы занимаетесь и насколько важна ваша работа. Если просочится хоть какая-то информация о том, кто вы, тогда все пропало. Я подумал, можно представить дело так, будто бы вы поехали к капитану Бересфорду в Шотландию, или где он там еще окопался. Будто вы получили разрешение работать с ним вместе.
– Да, пожалуй. Мысль неплохая, – вдумчиво произнесла Таппенс.
Тони Марсдон забеспокоился:
– Вы ведь не считаете, что я суюсь не в свое дело?
– Нет, что вы. Я вам очень признательна.
Тони сказал, вроде бы совсем не к месту:
– Я… Понимаете, я… Мне очень нравится Дебора.
Таппенс бросила на него иронический взгляд.
Как далек был сейчас от нее этот мир заискивающих молодых людей, которых Дебора так возмутительно грубо отваживала, и все без толку. Этот юноша, например, вполне симпатичный.
Но Таппенс тут же отбросила «мысли мирного времени», как она их называла, и сосредоточилась на настоящем моменте.
Помолчав несколько секунд, она осторожно произнесла:
– Мой муж не в Шотландии.
– Вот как?
– Он здесь вместе со мной. Вернее, был здесь все время. Но теперь исчез.
– Ух ты! Это плохо. Или я ошибаюсь? Может быть, он вышел на след?
Таппенс кивнула.
– Я думаю, да. И поэтому не считаю, что его внезапное исчезновение – дурной знак. Рано или поздно он даст мне знать о себе – условным способом.
Она хитровато усмехнулась.
Тони смущенно проговорил:
– Вы, конечно, лучше, чем кто-либо, знаете правила игры, но все-таки будьте осторожны.
Таппенс кивнула.
– Я понимаю, о чем вы. Юные красавицы в книжках легко попадают в ловушку. Но у нас с Томми свои приемы. Наш девиз: «Пенни за штуку, два пенса за науку».
– Как, как? – Молодой человек смотрел на нее будто на сумасшедшую.
– Я должна объяснить, что мое семейное прозвище – Таппенс[71].
– Ах, вот оно что. – Лицо Тони Марсдона просветлело – Очень остроумно, ничего не скажешь.
– Я тоже так считаю.
– Не хочу навязываться, но не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
– Пожалуй, – подумав, ответила Таппенс. – Я думаю, что можете.
Глава 12
1
Протекли тысячелетия беспамятства, и постепенно Томми начал воспринимать висящий в пространстве огненный шар. В центре огненного шара располагалось ядро боли. Вселенная стала уменьшаться, огненный шар замедлил качания – и Томми внезапно понял, что ядро боли – это его голова.
Медленно, постепенно он стал сознавать и другие вещи: холодные, затекшие руки и ноги, чувство голода и невозможность пошевелить губами.
Все медленнее и медленнее раскачивался огненный шар… Это уже была голова Томаса Бересфорда, и она упиралась в твердый пол. Даже очень твердый, подозрительно похожий на камень.
Да, он лежал на голых каменных плитах, испытывал боль, острый голод, холод, не мог двигаться, и лежать так было очень неудобно.
Кровати миссис Переньи, правда, не отличались комфортом, но все-таки не может быть, чтобы…
Ну да, конечно! Хейдок. Радиопередатчик. Немец-официант. Поворот на аллею «Сан-Суси»…
Кто-то крался за ним по пятам и ударил его по голове. Вот отчего такая боль.
А он-то вообразил, что сумел ускользнуть! Значит, Хейдок все-таки оказался не такой уж дурак?
Хейдок? Но Хейдок вернулся в дом и закрыл за собой дверь. Как он мог раньше Томми спуститься в «Сан-Суси» и поджидать его за воротами? Нет, это невозможно, Томми бы его заметил.
Тогда слуга? Слуга был послан вперед и сидел в засаде. Но ведь, проходя через холл, Томми видел Эпплдора в приоткрытую дверь кухни. Или ему это только померещилось? Может быть, так все и объясняется? Впрочем, сейчас это все не важно. Сейчас надо выяснить, где он находится.
Глаза Томми, привыкнув к темноте, различили тусклый квадрат слабого света. Оконце или отдушина. В воздухе чувствовалась пыль и сырость. По-видимому, он лежит на дне подвала. Ноги и руки у него связаны, и во рту кляп, примотанный бинтом.
«Похоже, я прочно влип», – подумал Томми.
Он попробовал пошевелиться – безуспешно.
В это время послышалось слабое мерное поскрипывание, и сзади, у Томми за головой, открылась дверь. Вошел человек с зажженной свечой. Томми узнал Эпплдора. Тот, установив свечу на полу, удалился и вошел снова – с подносом, на котором были кувшин с водой, стакан и немного хлеба с сыром.
