Агата Кристи - Убийство в Месопотамии
– Мужчины не понимают, что их поведение может настолько раздражать женщину, что так и хочется цапнуть.
Мне кажется, я как-то говорила мистеру Пуаро об этом.
Мы вернулись, и мистер Эммотт предложил Пуаро помыться и пригласил к себе в комнату.
Я поспешила через двор к себе…
Я вышла на двор почти в то же время, что и они, и мы все уже направились в столовую, когда появился отец Лавиньи в дверях своей комнаты и пригласил Пуаро зайти.
Мистер Эммотт не стал заходить, мы с ним вместе вошли в столовую. Мисс Джонсон и миссис Меркадо были уже там, а через несколько минут к нам присоединились мистер Меркадо, мистер Рейтер и Билл Коулман.
Мы только сели, и Меркадо послал арапчонка сказать отцу Лавиньи, что ленч подан, как все мы вздрогнули от слабого сдавленного крика.
Я полагаю, наши нервы были уже не совсем в порядке, потому что мы переполошились, а мисс Джонсон побледнела и сказала:
– Что же это такое?
Миссис Меркадо посмотрела на нее в упор и сказала:
– Моя дорогая, что с вами? Просто шумят снаружи в полях.
Но в этот момент вошли Пуаро и отец Лавиньи.
– Мы думали, кого-то ударили, – сказала мисс Джонсон.
– Тысячи извинений, мадемуазель! – воскликнул Пуаро. – Это моя вина. Отец Лавиньи рассказывал мне о некоторых своих дощечках, я поднес одну к окну, чтобы получше рассмотреть, и, не глядя, куда иду, оступился и закричал. До сих пор чувствуется боль, ma foi[40].
– А мы думали, еще одно убийство, – сказала миссис Меркадо, смеясь.
– Мэри! – упрекнул муж.
Она вспыхнула и закусила губу.
Мисс Джонсон поспешно перевела разговор на раскопки, на предметы, найденные в это утро, и весь ленч был сугубо археологический.
Я думаю, мы все чувствовали, что это наиболее безобидная тема.
Попив кофе, мы перешли в общую комнату. Потом мужчины, за исключением отца Лавиньи, опять отправились на раскопки.
Отец Лавиньи повел Пуаро в комнату древностей, и я пошла с ними. Теперь я разбиралась в этих вещах довольно хорошо и ощущала некоторую гордость – почти такую, как будто бы это была моя личная собственность, – когда отец Лавиньи снял с полки золотую чашу и я услышала возглас восхищения и удовольствия Пуаро.
– Какая красивая! Какая искусная работа!
Отец Лавиньи охотно согласился с ним и стал с воодушевлением и знанием дела говорить о ее достоинствах.
– Никакого воска сегодня, – сказала я.
– Воска? – Пуаро внимательно на меня посмотрел.
– Воска? – Отец Лавиньи тоже внимательно посмотрел на меня.
Я объяснила свое замечание.
– Ах, je comprends[41], – сказал отец Лавиньи. – Да-да, свечка накапала.
Это прямо привело к разговору о ночном визитере. Забыв о моем присутствии, оба перешли на французский, и я оставила их и вернулась в общую комнату.
Миссис Меркадо штопала мужу носки, а мисс Джонсон читала книжку. Довольно странно для нее. Казалось, что она всегда чем-то занята.
Спустя некоторое время вошли отец Лавиньи и Пуаро, первый, сославшись на работу, ушел, а Пуаро подсел к нам.
– Чрезвычайно интересный человек, – сказал он и спросил, много ли работы сейчас у отца Лавиньи.
Мисс Джонсон сказала, что плитки встречаются редко, а кирпичей с надписями и цилиндрических печатей почти нет. Как бы то ни было, отец Лавиньи справляется со своей работой на раскопках и очень скоро составит арабский разговорник.
Разговор перешел на цилиндрические печати, и вскоре мисс Джонсон достала из шкафа лоток со слепками, сделанными путем раскатывания их на пластилине.
Когда мы склонились над ними, восхищаясь замысловатым узором, я поняла, что этим-то она и занималась в ту роковую половину дня.
Во время разговора я заметила, что Пуаро раскатывает и мнет пальцами маленький шарик пластилина.
– Вам, мадемуазель, надо много пластилина? – спросил он.
– Порядочное количество. Мы, кажется, израсходовали в этом году уже много, хотя ума не приложу, на что. Но половина нашего запаса вроде бы ушла.
– Где он хранится, мадемуазель?
– Здесь, в этом шкафу.
Когда она ставила на место лоток со слепками, она показала ему полку с кусками пластилина, клеем «Дурофикс», фотоклеем и другими постоянными запасами.
Пуаро быстро наклонился.
– А это? Что это такое, мадемуазель?
Он просунул руку до самой стенки и вытащил помятый предмет.
Когда он расправил его, мы увидели, что это была весьма своеобразная маска, глаза и рот были на ней грубо намалеваны тушью, и вся она сильно испачкана пластилином.
– Чрезвычайно странно! – воскликнула мисс Джонсон. – Я ее никогда раньше не видела. Как она сюда попала? И что это значит?
– Что до того, как она попала сюда, так это укромное место ничем не хуже других. Я предполагаю, что этот шкаф не разбирали бы до конца сезона. А вот что это значит – сказать нетрудно; перед нами лицо, о котором говорила миссис Лейднер. Призрачное лицо за окном, в полумраке, без туловища.
Миссис Меркадо тихо взвизгнула. У мисс Джонсон даже губы побелели. Она пробормотала:
– Так, значит, это не выдумки. Это была шутка, злая шутка! Но кто ее устроил?
– Да, – закричала миссис Меркадо. – Кто мог устроить такую злую, ужасную шутку?
Пуаро не пытался отвечать. Его лицо было мрачным, он пошел в следующую комнату, вернулся с пустой картонной коробкой в руках и положил в нее смятую маску.
– Полиция должна осмотреть ее, – объяснил он.
– Кошмар! – сказала мисс Джонсон тихим голосом. – Это кошмар!
– А вы не думаете, что все спрятано где-то здесь? – пронзительно закричала миссис Меркадо. – Может быть, оружие – дубинка, которой она была убита, еще вся покрытая кровью, может быть… Ох! Как мне страшно, как мне страшно…
Мисс Джонсон обхватила ее за плечи.
– Успокойтесь, – строго сказала она. – Вон доктор Лейднер приехал. Нам нельзя его расстраивать.
И верно, в этот самый момент во двор въехала машина. Из нее вышел доктор Лейднер и направился к двери общей комнаты. У него было усталое лицо, и он казался в два раза старше, чем был три дня назад.
– Похороны состоятся в одиннадцать часов утра. Настоятель будет вести службу, – спокойно сказал он.
Миссис Меркадо что-то сказала, потом выскользнула из комнаты.
– Вы придете, Энн? – спросил доктор Лейднер.
– Разумеется, мой дорогой, мы все придем. Конечно, – ответила мисс Джонсон.
Она больше ничего не сказала, но на ее лице отразилось то, что не в силах был выразить язык: лицо ее засветилось любовью и моментально стало спокойным.
– Дорогая Энн, – сказал он, – вы для меня настоящее утешение и опора. Мой добрый старый друг.
Он положил руку ей на плечо, и я увидела, что краска заливала ей лицо, когда она бормотала как всегда глухо:
– Ничего страшного.
Но я уловила промелькнувшее на ее лице выражение и поняла, это был миг, когда Энн Джонсон была невероятно счастлива.
И еще одна мысль пронеслась у меня в уме. Может быть, скоро, по естественному ходу вещей, обращение к старому другу за участием приведет к новому счастливому событию.
Не то чтобы я была в самом деле сваха, и, конечно, неприлично думать о подобных вещах, да еще перед похоронами. Но в конце концов, это было бы счастливым исходом. Он ее очень любит, и не было сомнения, что она бесконечно ему предана и была бы совершенно счастлива посвятить ему свою жизнь. То есть если бы она смогла пережить бесконечное воспевание Луизы. Но женщины могут смириться со многим, когда у них есть то, чего им хочется.
Доктор Лейднер затем поприветствовал Пуаро и спросил, продвинулись ли у него дела.
Мисс Джонсон стояла позади доктора Лейднера, смотрела на коробку в руках Пуаро и качала головой. Я поняла, что она умоляет Пуаро не говорить ему о маске. Она, несомненно, чувствовала, что ему на этот день переживаний достаточно.
Пуаро пошел навстречу ее желанию.
– Такие дела, месье, продвигаются медленно, – сказал он.
Сказав еще несколько слов невпопад, он попрощался.
Я проводила его до машины.
Я хотела спросить у него с полдюжины вещей. Но когда он повернулся и посмотрел на меня, я не спросила его вообще ни о чем. Я хотела спросить хирурга, не думает ли он, что операция проведена хорошо. Но я просто робко стояла и ждала указаний.
К моему крайнему удивлению, он сказал:
– Будьте осторожны, дитя мое. – А потом добавил: – Не знаю, хорошо ли вам здесь оставаться?
– Я собираюсь поговорить с доктором Лейднером об отъезде, – сказала я. – Но думаю подождать до похорон.
Он кивнул в знак одобрения.
– И не пытайтесь узнавать слишком много, – сказал он. – Вы понимаете, я хочу, чтобы вы были умницей! – И добавил с улыбкой: – Ваше дело подавать тампоны, а мне – оперировать.
Разве не забавно, что он на полном серьезе говорит это? Потом ни с того ни с сего вдруг сказал:
– Интересный человек этот отец Лавиньи.
– Монах, занимающийся археологией, кажется мне очень необычным, – сказала я.
– Ах да, вы – протестантка. Я-то примерный католик и кое-что знаю о священниках и монахах. – Он нахмурился, немного помедлил, потом сказал: – Помните, что он достаточно ловок и может вывернуть вас наизнанку, если захочет.
