П. Никитин - Шерлок Холмс в Сибири
Мы замолчали.
Так прошли мы еще около полуверсты.
Вдруг Холмс остановился и приложил палец к губам.
В свою очередь и мы остановились как вкопанные, прислушиваясь к звукам тайги.
Странные звуки, совсем не подходящие к этой угрюмой местности, доносились еле слышно до нас.
Это был женский голос.
Невидимая фея где–то пела, и в ее голосе слышались подавленные рыдания и безысходная тоска.
— Эге, так вот оно что, — задумчиво проговорил Холмс. — Ну, если уже здесь есть женщина, то вряд и нам придется натолкнуться на кого–либо из его товарищей. Интересно только знать, откуда она явилась. Но это мы скоро увидим.
Он вынул из кармана револьвер и, зажав его в руке, ускорил шаг, идя прямо на голос.
Вскоре до нас донеслось и урчанье медведей.
Вероятно, Муха держал здесь их только днем, а на ночь выводил на посты.
Между тем тайга как будто стала редеть.
Показались пни свежесрубленных деревьев, и мы, из боязни быть замеченными, принуждены были спуститься на землю и совершать свое дальнейшее путешествие ползком.
Но вот, наконец, мы увидели и самую берлогу разбойника.
Она состояла из довольно просторной избы, очень низко врытой в землю и огороженной забором.
Однако забор был настолько низок, что едва доходил до полуторааршинной высоты, и мы свободно могли видеть, спрятавшись в кустах, все, что делалось в этом дворе.
Между прочим, я заметил, что в той стороне избы, которая была обращена к нам, было два окна, из которых одно было заделано крепкой железной решеткой.
Именно–то из этого–то окна и доносился плачущий женский голос.
XI
Притаившись в кустах, мы стали ждать.
Холмс советовался с Веретенюком, как с человеком опытным и бывалым, о том, как напасть на разбойника, и о том, возможно ли его взять живым.
Веретенюк гораздо более Холмса знал Муху.
— Не возьмешь, — говорил он уверенно, покачивая головой. — Не из таких он людей, чтобы живым даться. Лучше будет, если подстережем, когда он выйдет. Всадить ему пулю, да и дело с концом. По крайней мере, неба коптить не будет. А то ведь снова убежит, хоть ты его на цепь посади.
Холмс задумался.
Конечно, ему очень хотелось захватить разбойника живьем, но слова Веретенюка, казалось, произвели на него свое действие.
— Будь, что будет, — произнес он задумчиво. — Во всяком случае нам нужно ждать его появления и быть готовыми.
Лишь только успел Холмс произнести эти слова, как за забором послышалось сердитое урчанье, и один из очень крупных медвежат, поднявшись на задние лапы, стал глядеть через забор прямо в нашу сторону, тревожно обнюхивая воздух.
Вслед за этой мордой появилась и другая.
Оба медведя с тревожным видом обнюхивали воздух, все время поворачивая носы в нашу сторону.
— Черт возьми, мы открыты, — шепнул Холмс. — Готов голову дать на отсечение, что негодяй не сейчас, так через минуту заметит наше присутствие по волнению своих зверей.
Он на секунду задумался и снова тихо заговорил:
— Если он заметит наше присутствие, то, конечно, легко угадает, с какой стороны мы находимся, и свободно улизнет в другую сторону. Нам во что бы то ни стало нужно окружить его дом. Это спутает и животных. Заходите, господа, так, чтобы вам двум было видно три стены. Я же останусь на месте. И лишь только негодяй выйдет из своего логовища, стреляйте в него без разбора.
— А если это окажется не Муха? — запротестовал я.
— Приметы его: высокого роста, блондин, с бородой, короткий в плечах, сутуловатый, на правом виске большое родимое пятно. Если же выйдет другой, то я крикну, чтобы он сдавался, и тогда вам по ходу дела видно будет, что предпринять.
Мы поползли.
Но не успел я доползти до намеченного мною пункта, как увидел человека богатырского телосложения, вышедшего из двери избы с ружьем в руках.
Он подозрительно оглянулся по сторонам и взглянул на медведей, метавшихся в своих цепях.
Заметив их беспокойство, он еще раз оглянулся кругом, и в глазах его сверкнул трусливый огонек.
С быстротою молнии кинулся он к медведям, по всей вероятности, имея намерение спустить их с цепей.
В ту же секунду грянул выстрел Холмса.
В свою очередь я и Веретенюк выстрелили тоже.
Вероятно, мы промахнулись.
Быстро повернувшись назад, Муха бросился к избе.
Со стороны Холмса грянул второй выстрел.
Не добежав до избы шагов пяти, Муха широко взмахнул руками и опрокинулся навзничь.
Мы бросились из засады к нему.
Но лишь только мы подскочили к раненому негодяю, как он, собрав последние силы, схватился за брошенную винтовку и, приподнявшись на локте, прицелился в меня.
Не знаю, что случилось бы со мной, если бы в эту самую секунду приклад Холмса не опустился на голову Мухи.
С глухим стоном он рухнул на землю.
Нагнувшись над ним и ощупав его пульс, Холмс хладнокровно произнес:
— Мертв.
Затем, повернувшись на каблуках и сделав нам знак следовать за собой, он направился к избе.
Это была изба, состоявшая из двух комнат.
Одна из них, запертая на замок, была та самая, из которой слышался женский голос. Другая же комната была открыта, и при беглом осмотре, сделанном нами, мы сразу поняли, что она представляла из себя жилую комнату Мухи.
Вдруг до нас из запертой комнаты донесся отчаянный вопль.
— Спасите, спасите, если только вы честные люди.
Бросившись к убитому разбойнику, Холмс вынул из его кармана ключ и отпер им запертую дверь.
Лишь только мы отворили ее, как молодая женщина, довольно красивая, бросилась к нашим ногам, моля о пощаде.
Холмс ласково поднял ее за руку.
Заявив ей, что мы лишь искали разбойника, он попросил ее сказать, кто она такая.
Из рассказа молодой женщины выяснилось, что она дочь крестьянина из деревни Олсуфьевки.
Негодяй похитил ее восемь месяцев тому назад, воспользовавшись тем, что она вышла в лес, притащил ее в это место, изнасиловал и с тех пор день и ночь держал ее взаперти, живя с ней как с женой.
Христом богом девушка просила нас спасти ее и снова доставить к отцу.
Обласкав ее и обещав сделать все, что она просит, мы приступили к обыску квартиры.
После тщательного обыска в подполье хаты нами был найден бочонок, в котором было около четырех пудов шлихового золота. Кроме этого, в избе мы нашли большой запас оружия, съестных припасов, которых хватило бы на целый год, и около шестисот рублей деньгами.
Итак, это был последний день прославившегося на всю Сибирь каторжника Мухи.
