Поль Магален (Махалин) - Кровавая гостиница
И Дениза начала свое повествование об этом извечном союзе юности и любви, развязка которого во все времена одинакова. Она упомянула и о рождении ребенка, плода любви двух юных существ, разлученных изгнанием.
Не прерывавший до сих пор рассказа сестры, Филипп спросил:
– А что дитя?
– Дитя…
– Я надеюсь, что Господь Бог был милосерден и ты лишилась его?..
– Лишилась?!
– Ты достаточно была наказана, ведь ребенок же не остался в живых, не правда ли?
Молодая женщина с удивлением взглянула на брата.
– Не остался в живых?.. Мой ребенок? Я не понимаю…
– Ну да, ты удивляешься, что я так говорю, — продолжал Филипп. — Ты не можешь понять, почему я был бы доволен смерти этого невинного существа, единственная вина которого состоит в том, что оно явилось на свет бесправным… Подумай же: это дитя есть живое напоминание о вине, которую люди не прощают… Его колыбель ты еще могла скрыть в каком-нибудь уединенном месте, но, когда это дитя вырастет, оно захочет узнать, где его мать, найти ее, потребовать от нее отчета и объяснения истории своего появления на свет… Тогда страшный позор покроет нашу семью и память нашего почтенного отца; этот позор будет преследовать нас до конца наших дней. Какой скандал разразится в Виттеле! В Армуазе! Везде! Если бы произошло что-нибудь подобное, я бы сорвал с себя эполеты, подал в отставку, оставил бы родину и уехал туда, где идут кровопролитные сражения и где легко встретить смерть.
Дениза слушала брата не перебивая. Она даже не шелохнулась, но, когда Филипп замолк, она поднялась, подошла к окну и, вынув из кармана одно из писем, которые вечером читала вместе с Флоранс и конверт которого, исписанный крупными неровными буквами, носил штемпель Валенкура, разорвала его на мелкие кусочки и бросила на ветер.
– Что это? — спросил ее брат.
– Ничего, просто ненужная записка.
И, подойдя к брату, она обвила его шею руками, проговорив:
– Будь спокоен, Филипп, ты можешь ходить с высоко поднятой головой. Сына моего больше нет, и память нашего покойного отца не будет омрачена.
Готье вздохнул.
– Лучше пусть станет больше одним ангелом на Небе, — проговорил он, — нежели одним человеком без имени на земле.
Взяв письмо маркиза, он медленно сжег его и бросил в камин.
– Это твое богатство горит, моя бедная Дениза.
– Мое богатство?
– Маркиз дез Армуаз этой бумагой объявлял тебя единственной наследницей всего своего состояния!
Молодая женщина не обратила никакого внимания на слова брата, который тем временем продолжал:
– Такое распоряжение немедленно возбудит различные толки, и от одного предположения к другому… Лучше останемся бедны, чтобы сохранить уважение к себе наших земляков… Отныне твоя тайна в наших руках.
Дениза, как утопающий, хватающийся за соломинку, осторожно спросила:
– Однако… что если Гастон вернется?
Филипп печально опустил голову.
– Будь мужественна, моя Дениза, — сказал он. — Ты дочь и сестра солдата. Маркиз не вернется.
– Но почему же, бог мой?
– Потому что здешняя местность наполнена грабителями и убийцами, разбойниками, которых я так неутомимо преследовал. Видимо, они снова решили заявить о себе… Потому, наконец, что между Шармом и Виттелем всего двенадцать лье и проехать их можно меньше чем за семь дней.
Эти слова окончательно сразили бедную женщину. Брат продолжал:
– Маркиз написал мне так: «Если ваша сестра или вы не увидите меня до получения этого письма от хозяина почтовой гостиницы, которому я его поручаю, значит, я погиб по дороге». А я его знаю и не могу усомниться ни на минуту, что если он не приехал в Амбуаз раньше меня, то с ним случилось несчастье, которое он предвидел…
– Брат мой!
– И несчастье это принесли нож или пуля одного из разбойников, которым до сих пор удается ускользать из рук правосудия…
– Вы думаете?..
– Я уверен: маркиз Гастон умерщвлен. Где и кем? Вот чего я не знаю, но открою, даже если мне придется для этого лечь костьми!..
И шепотом он прибавил:
– Впрочем, все же есть некоторые следы… по ним я доберусь до берлоги, где затаились эти хищные звери…
– О! Мой сон! Мой сон!.. — едва слышно воскликнула молодая женщина: перед ее глазами промелькнуло страшное видение, о котором она рассказывала Флоранс.
– Да, я отыщу убийц с помощью Бернекура, следователя из Эпиналя… — продолжал рассуждать Филипп. — Он ловкий сыщик!
– Ах! — только и вздохнула Дениза.
– Не в первый раз Господь Бог рукой невинного младенца обнаруживает и карает преступление… Нужно только, чтобы к этому агнцу со здоровьем вернулся и рассудок…
– Простите меня, — произнесла бедняжка. — Моя бедная голова так болит, что я не понимаю…
– Еще бы! Я верю, дитя мое, что ты не понимаешь!.. Я сам себе могу объяснить происходящее пока лишь наполовину… Но если обещано молчание…
Дениза машинально повторила:
– Молчание?
– От этого зависит успех моего дела. Я, быть может, и так уже слишком много выболтал. Не зря же говорят, что у этих мошенников уши везде. Достаточно будет сказать тебе, что когда там — в суде — задавались вопросом, где спрятать ребенка, чтобы со временем можно было использовать его показания, то я предложил гражданину Бернекуру этот дом и тебя. Он согласился, и как только можно будет перевезти бедного больного малыша… Но sacrodieux! Вот уже и заря занимается!.. Мы проболтали всю ночь! — Филипп нахмурил брови, подкрутил усы и проворчал: — Зато я многое узнал…
Рассвет действительно уже золотил верхушки деревьев обширного парка. Вдали просыпалась деревня Армуаз. Петухи распевали в курятниках, быки и коровы мычали в хлевах…
Филипп продолжал, исполненный нежной заботливости:
– Ты, должно быть, совсем разбита, дитя мое… Эти воспоминания, эти волнения, бессонная ночь… Иди отдохни хоть немного…
– А вы, брат? — осторожно спросила молодая женщина.
– О! Я и усталость — соседи по постели с тех пор, как на мне оказалась эта сбруя… Пойду-ка я в парк, выкурю трубочку и искупаю свои мысли в росе этого раннего утра, а потом отправлюсь на поиски.
Поручик с нежностью обнял сестру и произнес торжественным голосом:
– Будь спокойна, моя Дениза, я отомщу за Гастона. Злодеи, из-за которых ты стала вдовой, не успев побыть супругой, должны теперь смотреть в оба. Пусть я лишусь своего имени, чина, своей чести и жизни, если эта железная рука не ухватит их за шиворот и не кинет под секиру палача!
