Гастон Леру - Дама в черном
– Ах, она всех вас околдовала, должно быть!..
Боже мой! Как очаровательно она смеялась! В это утро у меня не хватило духу рассердиться на нее. Напротив, я и сам засмеялся.
– Дело в том, что тут есть небольшая доля правды, — сказал я.
– Мой муж до сих пор без ума от нее!.. А я и не думала, что он такой романтичный!.. Но я также, — кокетливо прибавила она, — я также романтична…
И она посмотрела на меня тем проникновенным взглядом, который уже однажды смутил меня…
– А!.. — протянул я.
– Например, — продолжала она как ни в чем не бывало, — я очень люблю поговорить с князем Галичем, который, разумеется, больший романтик, чем все вы, вместе взятые!
У меня, должно быть, было забавное выражение лица, так как она выразила по этому поводу шумное удовольствие. Какая странная маленькая женщина! Тогда я спросил ее, что это за князь Галич, о котором она так часто вспоминает. Эдит ответила, что мы увидим его за завтраком, на который она пригласила его специально для нас, и рассказала о нем кое‑какие подробности. Таким образом, я узнал, что князь Галич — один из богатейших русских помещиков черноземной полосы России, простирающейся между северными лесами и южными степями.
В двадцать лет получив в наследство крупное имение, он сумел увеличить его благодаря разумному управлению, на которое трудно было считать способным молодого человека, чьими основными занятиями до сих пор являлись охота и чтение. Он приобрел славу мрачного скупца, а также, как ни странно, поэта. Он унаследовал от отца высокое положение при дворе императора; предполагали, что тот в память о важных услугах, оказанных отцом, принял под особое покровительство сына. Короче говоря, этот русский дворянин был баловнем судьбы. Не зная его, я уже чувствовал к нему антипатию. Что касается его отношений с Рансами, то они были прекрасными соседями. Купив два года назад роскошное имение, чьи висячие сады, цветущие террасы и благоуханные балконы заслужили ему в Гараване название вавилонских садов, князь оказал кое‑какие услуги Эдит, когда она превращала свой передний двор в экзотический сад. Он подарил ей несколько растений, которые воскресили в замке Геркулеса растительность, свойственную берегам Тигра и Евфрата.
Мистер Ранс несколько раз приглашал князя обедать, а тот в ответ благодарил его, присылая вместо цветов ниневийскую пальму или кактус «Семирамида». Это ему ничего не стоило. У него было много таких растений, они стесняли его, к тому же он предпочитал розы. Эдит радовалась посещениям молодого князя, потому что тот читал ей стихи. Прочитав их по‑русски, он переводил их на английский язык и даже сочинил сонет по‑английски специально для нее. Американка была так польщена этим, что попросила перевести их с английского на русский. Эта литературная игра очень забавляла Эдит, но не доставляла большого удовольствия Артуру Рансу, который не скрывал, что загадочный князь Галич нравится ему лишь отчасти.
Ранс не понимал, как можно быть столь скупым. Я вполне разделял его мнение. Князь не держал экипажа. Он ездил на трамвае и нередко сам закупал провизию в сопровождении единственного своего лакея Ивана, который нес корзину. К тому же он торговался, прибавила молодая женщина, узнавшая эту подробность от своей кухарки, он торговался с продавцами рыбы из‑за двух су. Как ни странно, эта чрезмерная скупость не отталкивала Эдит, находившую в нем некоторую оригинальность. Никто никогда не бывал у него. Он ни разу не приглашал Рансов полюбоваться своими садами.
– Он красив? — спросил я Эдит, когда она окончила свой панегирик.
– Слишком красив! — ответила она. — Вы увидите!..
Я не могу объяснить, почему ее ответ был мне особенно неприятен. Я не переставал думать об этом в течение всего своего дежурства, которое кончилось в половине двенадцатого.
Когда раздался первый звонок к завтраку, я поспешил в свою комнату вымыть руки и привести в порядок туалет, а затем стал быстро подниматься по лестнице Волчицы, предполагая, что завтрак будет подан в этой башне. Но в вестибюле я с удивлением остановился, услышав музыку. Кто в нынешних обстоятельствах решился играть на рояле в замке Геркулес? О, там к тому же пели, да, нежный мужской голос напевал вполголоса. Это была странная песня, то жалобная, то тревожная. Я знаю ее теперь наизусть — я столько раз потом слышал ее! Вы, быть может, хорошо ее знаете, если вам приходилось переезжать границу холодной Литвы и хоть раз побывать в обширной северной империи. Это песня полуобнаженных дев, завлекающих путника в волны и без сожаления топящих его, это песня озера русалок. Вот ее примерный текст:
«Если ты пойдешь к Свитецу в ночные часы и станешь лицом к озеру, твоим глазам откроются звезды над головой и звезды под ногами, и ты увидишь две одинаковые луны… Видишь эти цветы, ласкающие берег? Это жены и дочери Свитеца, которых Бог превратил в цветы. Они покачивают над бездной своими белыми головками, точно бабочки; их листья зеленеют, как иглы сосны, посеребренные инеем.
Образ невинности при жизни — они сохранили и после смерти свой девичий наряд; они живут в тени, и рука смертного не смеет коснуться их.
Царь со своей дружиной попытались однажды нарвать этих чудных цветов, чтобы украсить ими волосы и стальные шлемы.
Но все, кто вытягивал руку над волнами (так ужасна власть этих цветов!), были поражены тяжелой болезнью или падали замертво.
Когда время изгладило это из памяти людей, в народе сохранилось лишь воспоминание о наказании, и народ, увековечив его в своих сказаниях, назвал цветы эти „царями“!
Царица озера медленно удалилась, озеро разверзлось до глубочайших пучин, но взор тщетно искал прекрасную незнакомку, которую с головой накрыла волна и о которой никто и никогда больше не слышал…»
Вот что пел этот нежный мужской голос под меланхоличный аккомпанемент рояля. Я толкнул дверь и очутился лицом к лицу с молодым человеком, поднявшимся мне навстречу. За своей спиной я услышал шаги Эдит. Она познакомила нас. Передо мной был князь Галич.
Князь представлял собой то, что в романах принято называть «красивый задумчивый молодой человек»: прямой и немного жесткий профиль придавал бы его лицу строгое выражение, если бы в ясных, нежных и трогательно чистых глазах не сквозила душа ребенка. Эти глаза были обрамлены густыми ресницами такой черноты, как будто они были выкрашены; обратив внимание на эту особенность, вы сразу же находили объяснение своеобразному выражению лица князя.
Кожа его была даже слишком прозрачна и свежа, как у женщин или чахоточных больных. Таково было мое впечатление, но я внутренне был слишком предубежден против князя Галича, чтобы придать этому какое‑нибудь значение. Я нашел его чересчур юным, без сомнения потому, что сам уже был не молод.
