Николас Блейк - В аду нет выбора
И Найджел приступил к разговору, держа ее руку в своей, а ее пальцы легко постукивали о его ладонь. Вопрос был в том, чтобы установить личность сообщника похитителей. Они были предупреждены о ловушке на главном почтамте. Но каким образом? Либо по телефону из Даункомби, либо с помощью какого-то связного в Белкастере. Единственный подозрительный звонок из Домика для гостей в то утро был сделан миссис Салливан. Но она послала телефонограмму. Вы не можете этого сделать, если не уверены, что получатель находится дома. Если миссис Холлинз, друг миссис Салливан, замешана в похищении ребенка, она, безусловно, должна оставаться дома, ожидая сообщения из Домика для гостей.
— Ни адмирал, ни его жена не покидали Домик в то утро. Лики, Лэнс Аттерсон и Черри посетили Белкастер. Если они все являются участниками заговора, во что я не верю, то полностью снимают подозрение в отношении друг друга, поскольку основную часть времени провели там вместе. Конечно, один из них мог сделать какой-либо предупредительный знак похитителям, что не было замечено двумя другими. Но наш Икс, весьма вероятно, подумал, что полиция будет следить за каждым, кто отправляется в Белкастер, и я не верю, что он рискнул бы пойти на какой-либо контакт там. Кроме того, следует помнить, что Рэгби всего лишь намекнул, что будет продолжать бороться. Он даже не сказал, что собирается оставить на почтамте ложную информацию. Но похитители знали об этом, даже не проверив ее.
— Итак, остается Елена.
— После завтрака она звонила кое-каким друзьям из телефонной будки в деревне. К сожалению, мы не прослушали эти звонки. Ничто не могло помешать ей сделать еще один звонок в ряду других. Но нет и доказательств, что она звонила еще куда-то. Главное состоит в том, что Рэгби точно сообщил ей, что собирается предпринять, и не только он, но и полиция. Елена — единственный человек здесь, который кроме меня знает о деталях этих планов.
— Понимаю, — произнесла Клэр после паузы. — Понимаю, но не верю. Она любит Люси. Я уверена в этом. Ничто не может заставить ее… Ну, это же просто невозможно. Я думала, что ее очень хорошо проверили власти.
— Они это и сделали. Я был в службе безопасности, они обещали просмотреть все свои досье. Но на это требуется время. А его у нас нет. Может быть, уже сейчас поздно что-либо предпринимать, — добавил уныло Найджел.
— Ты должен считать, что Люси жива.
— Или попридержать язык. Я знаю. Я восхищаюсь Еленой. Мне она нравится. Но мы не знаем, какого рода давление другая сторона может оказать на нее… Расскажи мне еще раз, что произошло, когда ты сообщила ей об исчезновении Люси.
Клэр повторила ему свой рассказ.
— Не приходило ли тебе на ум, что она разыграла эту сцену? Ты постучала в дверь ее комнаты и вошла. Прежде чем ты промолвила слово, она допустила, что с Люси что-то произошло. Если бы она так уж была обеспокоена отсутствием девочки, то могла бы спуститься вниз, спросить, не вернулась ли Люси, и вышла бы из дома поискать ее. Она пыталась объяснить тебе свое нервное состояние тем, что считает себя виноватой, послав Люси за письмами к почтовому ящику. Это был не только умный поступок, но и искренний. Не сомневаюсь, что ее мучает совесть. Она не злая женщина.
Клэр смотрела на Найджела глазами блестящими и темными, словно анютины глазки.
— Понимаю. Это разумный вывод. Но ты сказал, что она не злая женщина. Тогда что же все-таки заставило славную женщину принести ребенка, которого она любит, в жертву «делу», которое она ненавидит?
— Вот это и предстоит выяснить тебе, моя дорогая.
— Мне? Но Боже мой..!
— Если я не прав, значит, не прав. Если Елена невиновна, то для нее это будет еще одно тяжелое переживание. Я очень не хочу такого. Но жизнь Люси гораздо важнее, чем переживания ее мачехи.
После долгого молчания Клэр произнесла:
— Чего же ты хочешь от меня?
Во второй половине дня Клэр отправилась в комнату супругов Рэгби с альбомом для зарисовок и карандашами. Муж убедил Елену позировать Клэр.
— Вы проявили любезность, разрешив мне…
— Я польщена. Алфред сказал, что это будет… Как это называется?.. Терапия, — ответила Елена с горькой усмешкой. Она села так, как указывала ей Клэр, на стул у окна, легко приняв позу отдыхающего человека, что противоречило напряженному выражению ее лица и нервному подергиванию кожи на висках. Клэр минуту или две смотрела на гордый профиль, изучая строение костей, пытаясь освободиться от посторонних мыслей и видеть только то, что было перед ней.
Затем она взяла карандаш. Инстинктивно уважая труд другого художника, Елена в это время молчала. Но когда карандаш коснулся бумаги, она спросила:
— Вы всегда начинаете свою работу с портретных зарисовок, моя дорогая?
— Нет. Я предпочитаю прямо лепить модель из глины, но здесь ее нет. Чуть поднимите подбородок… да, так… В вашей стране вы должны были позировать многим художникам.
— О да. В молодости. Тогда я была красивой. Мой муж… мой первый муж часто рисовал меня.
— Ваше лицо с возрастом стало еще красивей. Расскажите мне о вашем первом муже.
— О, он был человек необузданного нрава. Но очень талантливый и смелый. Как художника его раздражал режим.
— Социалистический реализм?
— Да. Он был такой несдержанный. Я всегда боялась, что его слова дойдут до ушей партийных чиновников. Но, конечно, он был еще молод… на пять лет моложе меня. В конце концов они его убили. Он умер у меня на руках в забаррикадированном доме. Бедняга, он злился, когда умирал. Знаете, что он сказал перед смертью? «Только теперь я знаю, как рисовать. А все те картины… я никогда не буду рисовать, как раньше». Не думала никогда, что буду завидовать его смерти.
«О Боже, — подумала Клэр, — я не смогу этого вынести. Проклятый предатель. Чертов Найджел». Она разорвала лист, скомкав его, бросила на пол. И начала все снова.
— Вы скучаете по сцене?
Елена пожала плечами.
— Все это в прошлом.
— «Тяни свою телегу и вспахивай поле над костями мертвых».
— Я не знаю, откуда это.
— Уильям Блейк. Одна из «Притчей ада».
— «Притчи ада»? Нужно прочесть их. Думаю, что я одна из тех, кого преследует, как болезнь, злой рок. Носительницы.[3] Так их называют?
— Вы не должны так думать. Ведь вы дарили многим людям радость, умиротворение, любовь.
— Благодарю вас, моя дорогая. — Слеза скатилась по щеке Елены. Следующие ее слова вырвались у нее невольно, точно кровь брызнула: — Но не… моему ребенку. Я бы с радостью отдала все… цветы, аплодисменты… лишь за то, чтобы быть хорошей матерью. А теперь мне говорят, что я опять не могу быть матерью.
