Агата Кристи - Пропавшая весной (Вдали весной)
— Ты должна уделять больше внимания ящерицам, Джоанна! Ты плохо знаешь естественную историю.
— Да, мисс Гилби, — отвечала ей Джоанна.
— Только не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я говорю, Джоанна. Ты все понимаешь очень хорошо. Я говорю о дисциплине, и еще раз о дисциплине, моя дорогая!
Джоанна проснулась, но еще несколько минут не могла отделаться от ощущения, что она находится в школе "Святой Анны". Наконец она осознала, что окружающая обстановка совсем не походит на школьное общежитие. Пустота, железные кровати, гигиенически голые стены…
"Ох, дорогая моя", горько подумала о себе Джоанна, вспомнив былые школьные дни.
Джоанна встала с постели, оделась, остановилась у окна. О чем ей во сне говорила мисс Гилби? О дисциплине? Да, о дисциплине.
В этом что‑то есть. Все‑таки с ее стороны было большой глупостью позволить себе думать о чем попало. Надо обязательно навести порядок в своих мыслях! Надо систематизировать мысли и особенно тщательно разобраться с идеей о ее агорафобии.
Впрочем, теперь она чувствовала себя вполне хорошо. По крайней мере, здесь, внутри здания. Может быть, имеет смысл вообще прекратить прогулки на улице? Но ее сердце тоскливо заныло, в предвидении такой перспективы. Сидеть целыми днями в полутьме, дыша запахом прогорклого бараньего жира и парафина… Дни напролет без всякого занятия, без какой‑либо, пускай даже самой глупой, книжки?
А чем, интересно, развлекают себя заключенные в тюремных камерах? Наверняка у них есть какое‑нибудь занятие, например, шьют почтовые сумки или что‑нибудь еще вроде этого. Но, с другой стороны, подумала она, от такой жизни они, наверное, сходят с ума.
Но так, вероятно, случается лишь с осужденными на одиночное заключение. Там‑то уж наверняка, эти несчастные скоро сходят с ума.
Одиночное заключение: день за днем, неделя за неделей…
Подумать только! Она сидит здесь всего два дня, а ощущает себя так, словно пробыла здесь несколько недель! Как все‑таки это много — два дня!
Два дня! Невероятно! Как там у Омара Хайяма?
Вчера я прожил десять тысяч лет…
Что‑то вроде этого. А дальше? Нет, не вспоминается. Почему она не может хоть что‑нибудь запомнить как следует и до конца? Может быть, что‑либо почитать вслух? Нет‑нет, лучше не надо! Она уже убедилась; если вспоминать и читать вслух стихи, то ничем хорошим это не кончается. Да, вот именно, ничем хорошим! Дело в том, что с поэзией каким‑то страшным образом связаны почти все неприятные воспоминания. То есть, не напрямую, а косвенно. Начнешь вспоминать приятные поэтические строчки, а потом незаметно перейдешь к неприятным воспоминаниям. Это уже проверено. В настоящей поэзии есть что‑то такое, что непонятным образом расстраивает нервную систему, заставляет переживать. Да, в любых хороших стихах есть какая‑то тревожная острота, которая действует на душу.
Так о чем она только сейчас думала' Перед поэзией… Да, о духовном. Конечно, о духовном думать гораздо приятнее, нежели о материальном, о простом, житейском. А она всегда считала себя высокодуховной личностью.
Неожиданно в голове у Джоанны прозвучали слова:
Всегда как рыба холодна…
Почему все‑таки голос Бланш врывается в ее мысли? В высшей степени вульгарное и непрошеное замечание! Как сама Бланш. Такие строки больше всего нравятся людям, которые, как и сама Бланш, любят актерствовать и, как говорится, рвать страсть в клочки. Нет, в самом деле, глупо винить Бланш за неотесанность — такова ее натура. Хотя прежде, когда она была школьницей, это свойство ее характера было не так заметно, потому что она все‑таки была хорошенькой и воспитанной девочкой. Но грубость всегда пряталась у нее под хорошими манерами.
"Как рыба холодна"! Ничего подобного!
Для Бланш было бы гораздо лучше, если бы она сама со своим суматошным характером была немножечко ближе к холоднокровной рыбе! Именно горячий темперамент Бланш и виноват в том, что она прожила такую жалкую жизнь.
Да, вот именно, исключительно жалкую!
Как это она выразилась? "Человек всегда волен подумать о своих собственных грехах".
Бедняжка Бланш! Она все‑таки признала, что это занятие не отнимет много времени у Джоанны. Значит, она прекрасно понимала разницу между собою и Джоанной. Наверное, она подумала, что Джоанне быстро надоест выслушивать ее комплименты и благословения. Секрет, скорее всего, заключается в том, что все благословения всегда произносятся с задней мыслью о вознаграждении! А что она такое сказала потом? Кажется, что‑то очень занятное…
Ах, да! Она поинтересовалась, что произойдет, если человек не будет ничем заниматься и лишь только день за днем станет думать о себе, то что он откроет в себе?
Мысль интересная в некотором отношении.
Да, действительно, очень интересная мысль.
Но только Бланш сказала, что она сама даже не хочет и пытаться. Впрочем, она выразилась иначе. "Боюсь", — сказала она.
"Интересно, — подумала Джоанна, — а может ли в самом деле человек открыть в себе что‑то новое?"
Она никогда не относила себя к женщинам эгоцентричного типа.
"Любопытно, а как я выгляжу в глазах других людей? Я имею ввиду не в общем, а в частностях".
Она попыталась вспомнить случаи, когда о ней что‑либо говорили разные люди.
Например, Барбара сказала однажды:
— Ох, мамочка у тебя слуги всегда само совершенство! Ты умеешь их вышколить.
Своеобразная дань уважения, которая явно демонстрирует, что дети признают ее незаурядные способности в деле управления домом. И это действительно так: она умеет очень хорошо и экономно вести домашнее хозяйство. И слуги любят ее, во всяком случае, они делают то, что она им приказывает. Правда, они не очень любят, когда у нее болит голова или плохое настроение, но в таких случаях она тут же пресекает их попытки диктовать свои условия. Однажды ее кухарка (кстати, очень хорошая повариха!) в ответ на замечание Джоанны сказала, что больше не будет ничего готовить без одобрения самой хозяйки. Как забавно!
— Вы всегда ворчите, мэм, если что‑то не так, и никогда не похвалите, если все в порядке. Не очень‑то приятно получается, мэм…
— Я полагаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что, если тебе ничего не говорят, значит, все в порядке, — холодно отрезала Джоанна.
— Может быть, и так, мэм, но все равно неприятно, — уныло возразила кухарка. — В конце концов, я тоже человек, Я с таким трудом приготовила испанское рагу, которое вы заказывали, потому что это очень сложное блюдо, а вы меня даже не похвалили. А я ведь не такой искусный кулинар, чтобы самой выдумывать новые блюда.
