Агата Кристи - Том 2
– Что случилось, тетя Каролина?
– Что тут должно случиться? Я тебя зову, и все. Вчера у миссис Уиллет был к чаю какой-нибудь особенный торт?
– Торт?
– Торт, сандвичи, еще что-нибудь такое? Ох и туго ты соображаешь, мой мальчик. Ну что у вас там было к чаю?
– А, к чаю! Кофейный торт, – ответил едва пришедший в себя Ронни. – Сандвичи с паштетом.
– Кофейный торт, – сказала мисс Персехаус. – Подойдет! – И весело принялась писать. – Можешь идти красить, – обернулась она к Ронни. – И нечего стоять тут с раскрытым ртом! Аденоиды тебе удалили еще в детстве, так что причин нет.
Она написала:
«Дорогая миссис Уиллет!
Я слышала, у вас вчера к чаю подавали необыкновенно вкусный кофейный торт. Не будете ли вы столь добры и не дадите ли мне его рецепт? Знаю, что вы не откажете в моей просьбе, – ведь инвалиду только и разнообразия в жизни, что полакомиться. Мисс Трефусис любезно обещала передать вам эту записку, потому что Ронни сегодня утром занят. А какой ужас с этим беглым каторжником?!
Искренне ваша, Каролина Персехаус».Она положила записку в конверт, заклеила его, надписала.
– Вот вам, моя милая. Вы, вероятно, увидите, что у дверей околачиваются репортеры. Много их ехало в фордовском шарабане[20]. Так вы спросите миссис Уиллет, скажите, что вы от меня, и тогда проберетесь вовнутрь. Мне нет необходимости наставлять вас, чтобы вы там ничего не проморгали и воспользовались визитом наилучшим образом.
– Вы так добры, – сказала Эмили, – так добры!
– Я помогаю тем, кто сам способен себе помочь, – сказала мисс Персехаус. – Между прочим, вы не спросили, что я думаю о Ронни. Вероятно, он тоже в вашем списке. По-своему он неплохой молодой человек, но до жалости слаб. С горечью должна признаться, что за деньги он готов на что угодно. Подумать только, что ему приходится терпеть от меня! А мозгов не хватает понять, что он был бы мне в десять раз дороже, если бы время от времени возражал или посылал меня ко всем чертям. Да, остается еще капитан Вайатт. Этот, мне кажется, курит опиум. Его легко вывести из себя, и он становится самым невыносимым в Англии человеком. Ну вот, еще что-нибудь хотите узнать?
– Вроде бы нет, – сказала Эмили. – Но то, что вы рассказали, по-моему, заслуживает внимания.
Глава 18
Эмили посещает Ситтафорд-хаус
Весело шагая по дороге, Эмили еще раз отметила, как изменчиво утро. Все вокруг уже окутывал туман.
«Ужасное это место для жизни – Англия, – подумала она. – Если не снег, не дождь, не пронизывающий ветер, так туман. А если и солнышко светит, то все равно такой холод, что зуб на зуб не попадает».
Ее размышления были нарушены довольно грубым голосом, раздавшимся прямо над ее ухом:
– Простите, вы случайно не видели бультерьера?
Эмили вздрогнула и повернулась. Через калитку к ней перегнулся высокий худой мужчина, темнолицый, седой, с налитыми кровью глазами. Одной рукой он опирался на костыль и с интересом разглядывал Эмили. Она без труда догадалась, что перед ней капитан Вайатт. Инвалид, владелец коттеджа номер три.
– Нет, не видела, – ответила она.
– Убежала… – сказал капитан Вайатт. – Такое нежное создание – и совершенная дура. А тут эти машины…
– Я бы не сказала, что на дороге много машин.
– Летом много шарабанов, – хмуро заметил капитан Вайатт. – Утренняя прогулка из Экземптона за три шиллинга шесть пенсов. Подъем к ситтафордскому маяку, что на полпути от Экземптона, чтобы слегка заправиться.
– Да, но ведь сейчас не лето, – сказала Эмили.
– Все одно. Вот только что шарабан проехал. Наверное, репортеры отправились поглазеть на Ситтафорд-хаус.
– Вы хорошо знали капитана Тревильяна? – спросила Эмили.
По ее мнению, инцидент с бультерьером был просто предлогом, продиктованным откровенным любопытством капитана Вайатта. Она была совершенно уверена, что ее особа – сейчас главный предмет внимания в Ситтафорде, и не было ничего удивительного, что капитану Вайатту, как и всем, захотелось непременно посмотреть на нее.
– Откуда мне его хорошо знать? – сказал капитан Вайатт. – Он продал мне этот коттедж.
– Ну да, – ободряюще сказала Эмили.
– Скряга он был, вот что, – сказал капитан Вайатт. – По договору он должен был все сделать по вкусу покупателя. Но стоило мне рамы шоколадного цвета оттенить лимонным, и он потребовал с меня половину стоимости. По договору, мол, предусмотрен один цвет для всех коттеджей.
– Вы не ладили? – спросила Эмили.
– Да, мы вечно с ним скандалили, – сказал капитан. – Я и со всеми-то вечно скандалю, – добавил он в раздумье. – В таких местах, как здесь, приходится учить людей, чтобы тебя не беспокоили. Постоянно стучатся, заходят, болтают. Я не против принимать гостей, когда я в настроении, но настроение должно быть у меня, а не у них. Чего уж хорошего – ходил тут, как лорд в своем поместье, заявлялся, когда ему вздумается! Теперь-то ко мне уж ни один черт не сунется, – с удовлетворением заключил он.
Эмили молча кивнула.
– А слуг лучше всего иметь туземцев, – сказал капитан Вайатт. – Они послушны. Абдулла! – взревел он.
Высокий индус в чалме вышел из коттеджа и остановился в почтительном ожидании.
– Заходите, угощу чем-нибудь, – пригласил капитан. – Посмотрите мой коттедж.
– Простите, – сказала Эмили, – но я тороплюсь.
– А вы не торопитесь, – сказал капитан Вайатт.
– Нет, надо, – возразила Эмили. – У меня назначена встреча.
– Никто теперь не ценит искусства жить, – сказал капитан. – Бегут на поезда, договариваются о встречах, всему определяют время, а все это – чушь. Поднимайтесь с солнцем, ешьте, когда вам захочется, не связывайте себя с днями и часами – вот что я вам посоветую. Я бы уж научил людей жить, если бы они ко мне прислушивались.
«Результаты подобного достойного образа жизни не очень-то обнадеживающи», – подумала Эмили. Человека, более, чем капитан Вайатт, похожего на развалину, она еще и не встречала. Чувствуя, что в данный момент его любопытство в какой-то степени удовлетворено, она настояла на своем и отправилась дальше.
Дверь в Ситтафорд-хаусе была массивная, дубовая. Аккуратный шнур звонка, огромный проволочный коврик и до блеска начищенный почтовый ящик из желтой меди… Все, как отметила Эмили, было воплощением комфорта и солидности. Аккуратная традиционная горничная вышла на звонок.
По тому, как она холодно заявила, что «миссис Уиллет сегодня не принимают», Эмили заключила, что журналисты сделали свое черное дело.
