Максимилиан Дюбуа - Смерть в мышином королевстве
— Что стряслось, господин блюститель порядка? — спросил кардинал склонившегося перед ним жандарма.
— Беда, Ваше Преосвященство! Маркиз Камамбер мертв.
— Как, мертв?
— Его нашли полчаса назад на полу в его кабинете. Видимо, смерть наступила в тот момент, когда Его Светлость уже собирались отправиться в собор. Во всяком случае маркиз был во фраке и с бутоньеркой в петлице.
— Отчего он умер, не известно?
— Не исключено, что имеет место факт насильственной смерти.
— Попросту говоря, вы полагаете, что маркиз убит?
— Не осмелюсь утверждать наверняка, но некоторые обстоятельства свидетельствуют именно об этом. Комиссар Лимьер настаивает на дополнительном расследовании.
— Час от часу не легче, — пробормотал кардинал, на которого свалилась труднейшая задача: как сообщить собравшимся о случившемся, не вызвав ненужного ажиотажа? Перед собором толпы народа, и все возбуждены сверх меры. Одно необдуманное слово, и неизвестно чем все может закончиться.
Между тем маленькая сцена, разыгравшаяся перед алтарем, не ускользнула от глаз взволнованной публики, и не успел кардинал сообщить печальную новость королю (предусмотрительно опустив некоторые подробности, касающиеся предполагаемой причины смерти), как уже все собравшиеся знали, что произошло нечто ужасное. Поэтому, когда кардинал официально объявил, что, ввиду внезапной кончины маркиза, торжества по случаю его бракосочетания с мадемуазель Рокфор, дочерью барона Рокфора, отменяются, никто этой новости не удивился. Не оправдались и опасения кардинала, который страшился стихийных народных волнений. Смерть маркиза не вызвала у собравшихся на площади бурных эмоций. Посудачив немного и посетовав на то, что не удастся на славу повеселиться, народ стал расходиться по домам. Через час площадь перед собором опустела.
Матильда встретила сообщение о смерти маркиза со смешанными чувствами. Поначалу она просто-напросто растерялась. Растерянность сменилась недоверием. Все было слишком невероятно, чтобы быть правдой. «И слишком хорошо», — невольно подумала девушка, но тут же устыдилась своих мыслей. Да, она ненавидела маркиза, но не настолько, чтобы испытывать радость по поводу его своевременной — что греха таить? — кончины. Облегчение — вот, пожалуй, то слово, которое наиболее точно передает ее первоначальное состояние. Однако и в этом состоянии она пребывала недолго. Внезапно в ее сознание прокралась мысль, которая заставила бедняжку похолодеть от ужаса: A что если смерть маркиза не случайна? Она вспомнила свое последнее свидание с Мишелем, его прощальные слова. Тогда она не придала им значения. Он сказал, что не остановится перед преступлением, лишь бы вернуть ее, Матильду. А что если бравый капитан перешел от слов к делу и вызвал маркиза на дуэль, а потом убил его? Король не одобряет дуэли. Эти и подобные мысли не покидали Матильду всю оставшуюся часть вечера. С ними она и легла спать.
3. Слухи
На следующее утро по городу пронеслась еще одна весть: маркиз Камамбер умер не своей смертью. Вскоре стали известны и некоторые подробности.
Накануне вечером, около половины пятого, маркиз получил посылку — подарок к свадьбе. Посылка источала такой заманчивый запах, что маркиз не устоял и вскрыл пакет. В нем он обнаружил коробочку со своим любимым сыром камамбером. Поскольку еще было время, маркиз решил устроить прощальный холостяцкий ужин для себя одного и отведал кусочек сыра. Ужин действительно оказался прощальным, поскольку уже в следующую минуту маркиз навсегда распрощался с жизнью.
Но это были не все новости. Вторая новость оказалась еще более поразительной. Полиция, проявив необычную для нее оперативность, уже нашла и арестовала убийцу. Им оказался всеобщий любимец, капитан королевских гвардейцев граф Пон-Л’евек.
К обеду слухи достигли и особняка барона Рокфора.
Матильда направлялась в столовую, когда сквозь открытую дверь одной из комнат до нее долетел обрывок разговора.
— Неужели это правда? Бедняжка Матильда! — сказал женский голос.
— Как думаешь, она уже знает? — отозвался другой голос, принадлежавший мышке постарше.
Услышав свое имя, Матильда остановилась. «Знаю что?» — подумала она. Между тем разговор продолжался.
— Вряд ли ей что-то известно.
— Может, так оно и лучше. Может статься, что полиция ошиблась, и капитана отпустят.
— Ты сама-то веришь в то, что говоришь?
— А ты веришь в то, что граф Пон-Л’евек — отравитель? Если бы маркиз был заколот, я бы еще могла подумать на капитана.
— К сожалению, наше с тобой мнение никого не интересует.
— Но новый садовник-то каков! Сразу побежал в жандармерию доносить. Поверишь, мне он никогда не нравился. Есть в нем что-то крысиное.
— Крыса он и есть. Они все шпионы и доносчики.
Увлеченные разговором, служанки не замечали Матильду, которая так и застыла на пороге, не в состоянии сдвинуться с места. Смысл услышанного с трудом доходил до ее сознания. Она ясно поняла лишь одно: Мишель арестован. Из оцепенения ее вывела внезапная тишина — это служанки наконец увидели, что они не одни. Мышки растерялись и, чтобы скрыть смущение, с утроенной энергией принялись за работу.
Матильда повернулась и побрела назад, в свою комнату. Она была словно во сне.
Не успела дверь за ней закрыться, как пришла баронесса Рокфор, узнать, почему Матильда не спускается к обеду. Хотя, скорее всего, это был лишь повод. Ей нужна была еще одна пара ушей, готовых выслушать ее жалобы на судьбу, лишившую ее дочь такого завидного жениха. Барон Рокфор с утра куда-то уехал, и баронесса искала новую жертву.
Матильда слушала мать и не слышала. От нескончаемого потока слов она впала в состояние, которое медики называют ступор. Она словно окаменела: ничего не чувствовала, ни о чем не думала и не понимала, что происходит вокруг. В этом состоянии она пребывала до самого вечера, пока не пришла Мари, чтобы помочь своей молодой госпоже раздеться перед сном.
Видя состояние Матильды, Мари не стала донимать ее разговорами. Лишь уходя, она сказала:
— А вы поплачьте, мадемуазель. Поплачьте, и вам сразу станет легче. А я скоро приду.
Эти простые слова произвели магическое действие. Они прорвали кольцо блокады, которым Матильда отгородилась от внешнего мира и от своих собственных мыслей, и девушка, до сих пор не проронившая ни слезинки, дала волю чувствам. Наплакавшись вдосталь, она действительно почувствовала облегчение.
Как и обещала, Мари вскоре вернулась. В руках она держала поднос, на котором дымилась чашка горячего шоколада.
