Рекс Стаут - Когда человек убивает
— Нет.
— Полагаю, вы вышли за него замуж по любви?
— Мы считали, что любим друг друга. Да, мы любили…
— Вы к нему охладели?
— Не совсем так. — Она заколебалась, не зная, как объяснить. — Сидни был страшно обидчив, вспыльчив и заносчив… Чувствуете, я всё ещё говорю «был», потому что так долго считала его умершим. Мне было всего восемнадцать, когда мы познакомились. Как я сейчас думаю, я плохо понимала его и, наверное, просто его не знала. Он пошёл добровольно в армию, считая это своим долгом, поскольку не участвовал во Второй мировой войне. Неоднократно повторял, что он «обязан очистить свою долю картофеля», это его собственное выражение. Я не была с ним согласна, но к тому времени уже поняла, что моё мнение, мои чувства и мысли не были для него особенно важны… Если вы собираетесь попытаться заставить его принять наше предложение, конечно, вам желательно знать, что он за человек, но я сама его, по сути дела, так и не узнала, несмотря на прожитое вместе время. Возможно, вам помогут его письма, полученные мною от него из армии. Он мне прислал всего три: одно из Кэмп Гивенса и два из Кореи. Он не любил писать письма. Мой Поль сказал, что я должна захватить их с собой и показать вам.
Она расстегнула сумочку, порылась в ней и извлекла несколько скрепленных вместе листочков.
Я забрал их у неё и передал Вулфу. Ну, а поскольку я предполагал, что именно мне будет поручено вести переговоры о предложении супругов Обри, встал рядом с Вулфом и принялся читать вместе с ним неровные строчки. Все три письма по сей день находятся в наших архивах. Я ознакомлю вас всего лишь с одним, самым последним, чтобы вы имели представление о его содержании и стиле.
«Дорогая Кэрри,
как я надеюсь, мой верный и преданный друг.
Извини меня, но дает себя знать моя слабость. Мне бы хотелось быть там, где находишься в эту минуту ты, и объяснять тебе, почему мне не нравится твоё новое платье, после чего ты пошла бы и переодела другое. Мы отправились бы к Шамбо лакомиться устрицами и пить «Ричбург», а затем в «Вельветт-Йоук» попробовать «дамских пальчиков» с томатным соком, потом вернулись бы домой, приняли горячий душ и улеглись на матрасы толщиной в три фута, застланные тончайшими льняными простынями под атласные одеяла цвета «электрик». После нескольких дней подобной жизни я бы начал узнавать самого себя, смог бы обхватить тебя обеими руками, и мы окунулись бы в блаженство. Теперь, по всей вероятности, мне следует подробно описать здешние края, чтобы ты поняла, почему я предпочёл бы находиться в каком-нибудь другом месте. Но это звучало бы слишком тривиально, да и к тому же, как ты прекрасно знаешь, я ненавижу писать письма, в особенности описывать собственные ощущения. Поскольку время все больше и больше приближается к тому моменту, когда я попытаюсь кого-нибудь убить и, возможно, преуспею в этом начинании, я порылся в памяти дабы припомнить умные изречения о смерти. Геродот[1] сказал: «Смерть — восхитительное убежище для усталого человека». Эпиктет[2] заметил: «Смерть — не что иное, как пугало». По выражению Монтеня[3], «самые смертельные смерти — наилучшие». Я непременно процитирую эти изречения человеку, которого собираюсь убить, и тогда он не будет так сильно переживать.
Кстати о смерти: если кто-то подстрелит меня вместо того, чтобы подставить себя под мою пулю, кое-что, сделанное мною незадолго до отъезда из Нью-Йорка, тебя потрясет. Мне бы хотелось находиться поблизости, чтобы посмотреть, как ты все это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что никогда не переживала за деньги, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что я всегда произношу сардонические речи, но у меня может не хватить духу действовать сардонически. На этот раз ты посмотришь. Признаюсь, что мне придётся умереть, чтобы получить возможность «смеяться последним». Но это будет сардонический смех! Иногда меня берёт сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в своих сновидениях.
Твой сардонический[4] кавалер,
Карноу.»
Когда я шёл к столу, чтобы положить письма под пресс-папье, Кэролайн сказала:
— Я отправляла ему ежедневно по два подробных письма, в общей сложности написала их больше пятидесяти, но он о них даже не упомянул в тех трёх, которые я получила от него. Я стараюсь быть объективной в своей оценке, но он сам называл себя эгоистом, и, как мне кажется, так оно и было.
— Не было, а есть, — угрюмо пробормотал Обри, поворачиваясь к Вулфу. — Разве это письмо не доказывает, что он псих?
— Да, он, э-э, колоритная фигура, — согласился Вулф и, обращаясь к Кэролайн, спросил: — Что же он сделал до отъезда из Нью-Йорка на случай своей возможной гибели? Он ведь писал вам, что вы будете сильно потрясены.
Она покачала головой:
— Не знаю, до сих пор не знаю. Естественно, я подумала, что он изменил своё завещание и исключил меня из него. После того, как мне сообщили о его смерти, я показала это письмо поверенному Сидни, Джиму Биибу, и рассказала о моих предположениях. Он согласился, что из письма можно сделать такой вывод. Но, сказал, что насколько ему известно, Сидни оставил завещание без изменений. Очевидно, он просто подшучивал надо мной.
— Не слишком умно, — заметил Вулф. — Не так-то легко лишить жену наследства. Однако, поскольку он не пытался… Что вам известно по поводу сообщения о его смерти?
— Очень немногое из газетной заметки, — ответила Кэролайн, — но Джим Бииб кое-что добавил. Сидни посчитали мертвым и оставили при отступлении на поле, но в действительности он был просто тяжело контужен. Ну и попал в плен. В течение двух лет находился в лагере для военнопленных, потом ему удалось бежать. Он переправился через реку Ялу в Манчжурию. К этому времени он уже умел говорить по-корейски, у него вообще поразительные способности к языкам, приобрел друзей в деревне, носил их одежду, ну и все такое. Вроде бы, но тут я не уверена, даже перенял все их обычаи.
— Что за осел! — не выдержал Вулф.
— Нет, он не осел, — не согласилась Кэролайн, — просто привык… быть колоритной фигурой, как вы выразились. Так или иначе, но через несколько месяцев после окончания военных действии и подписания мирного договора Сидни решил, что он сыт по горло всей этой экзотикой и вернулся назад через Ялу в Южную Корею, явился на военный пост, откуда его отправили домой. Теперь он здесь.
Она протянула вперёд руки:
— Пожалуйста, мистер Вулф! Умоляю вас, помогите нам!
Конечно, ей было невдомёк, что последний ход был неудачным. Реакция Вулфа на эмоциональную просьбу со стороны мужчин редко бывает положительной, а со стороны женщин — никогда. Он перевёл глаза от клиентки на меня.
