Генри Слезар - Воришка
Он слегка коснулся пальцами своей шляпы и быстро зашагал по Пауэлл-стрит, при этом его пальто било по тонким ногам подобно перебитому крылу.
Однако вскоре он остановился и обернулся назад, чтобы посмотреть, следую ли я за ним. Я действительно шел следом. Тогда он двинулся дальше, покачав головой, как будто действительно не понимал истинной причины моего интереса к нему.
На следующем углу он остановился возле магазина. И, когда я приблизился, обратился ко мне, наморщив лоб.
— Не знаю, почему вы преследуете меня, молодой человек, но...
— Почему бы вам не спросить меня об этом, Мак-Ковней?
Но спрашивать он явно не собирался. Он лишь повторил свое имя удивленным голосом.
— Меня зовут Эрик Михам, я адвокат миссис Китинг. Кажется, мы с вами однажды встречались.
— Я встречался со многими людьми. Одни мне запомнились, другие — нет.
— Но вы, наверное, помните миссис Китинг. Ее хоронили в июле.
— Конечно, конечно. Действительно замечательная женщина. Ее кончина наполнила печалью сердца тех, кому посчастливилось знать ее и ощутить прелесть ее улыбки...
— Послушайте, Мак-Ковней. Миссис Китинг была старой ведьмой, острой на язык и без единого друга на этом свете.
Он отвернулся от меня, однако его лицо отражалось в стекле как в зеркале, оно было напряженным и крайне испуганным.
— Вы так далеко уехали от своего дома, Мак-Ковней.
— Теперь мой дом здесь.
— Вы покинули Арбану так внезапно.
— Для меня это не было неожиданностью. Еще с двадцатых годов я мечтал уехать оттуда, и, когда подошло время, осуществил свое намерение. Тогда было лето, но я все время думал о грядущей зиме, когда все будет увядать и умирать. А смертями я был сыт по горло.
— Миссис Китинг была вашей последней клиенткой?
— Да.
— На прошлой неделе ее эксгумировали.
Битком набитый трамвай взбирался в гору, раскачиваясь, словно пьяная лошадь. Неожиданно Мак-Ковней выскочил на проезжую часть и помчался вдогонку за вагоном. Несмотря на преклонный возраст, ему удалось настичь трамвай, однако тот был так переполнен, что не оставалось ни единого свободного местечка. Мак-Ковней прекратил бег, застыл без движения прямо посередине улицы, уставившись на задние фонари вагона, постепенно исчезавшие на вершине горы. Затем он, не обращая внимания на сигналы и крики водителей автомашин, медленно побрел назад к тротуару, где его ждал я.
— Вы не должны убегать, Мак-Ковней.
Он устало посмотрел на меня, не сказав ни единого слова. Затем достал из кармана грязный носовой платок и вытер вспотевший лоб.
— Результат эксгумации не должен быть для вас неожиданным, — заметил я. — Вы ведь написали анонимное письмо, в котором предлагали провести ее. Оно было отправлено из Беркли. Поэтому-то я сюда и приехал.
— Никакого письма вам я не писал.
— Полученная мной информация могла исходить только от вас.
— Нет. Ею располагал еще один человек.
— Кто же?
— Моя... жена.
— Ваша жена?
Подобного ответа я ожидал меньше всего. Миссис Мак-Ковней и их единственная дочь умерли во время эпидемии гриппа вскоре после окончания первой мировой войны. Это была вполне типичная история, о которой еще и сегодня помнят в таком городе как Арбана, несмотря на то, что с тех пор минуло уже тридцать пять лет. После возвращения из армии Мак-Ковней оказался безработным, и у него не было денег на двойные похороны. И когда устроитель похорон предложил ему место своего помощника, чтобы он смог отработать долг, Мак-Ковней согласился. Всякий знал, что после смерти своей жены он не смотрел ни на одну женщину, кроме, конечно, тех, с которыми ему приходилось иметь дело на службе.
— Так вы снова женились, — сказал я.
— Да.
— Когда?
— Полгода назад.
— Значит, сразу после того, как вы покинули Арбану?
— Да.
— Быстро же вы начали новую жизнь.
— Мне нельзя было поступать иначе. Ведь я уже не молод.
— Вы женились на местной жительнице?
— Да.
И лишь потом я заметил, что со словом «местный» он связывает Арбану, а не Сан-Франциско, как это понимал я.
— Так вы полагаете, что это ваша жена отправила мне анонимное письмо?
— Да.
Зажглись уличные фонари, и я заметил, что уже начали опускаться сумерки и заметно похолодало. Мак-Ковней поднял рукава своего пальто, обнажив плохо сидящие на нем перчатки из белой шерсти. Однажды я уже видел его в этих перчатках. Они являлись столь же неотъемлемым атрибутом его профессии как гортанный голос и неистощимый запас сентиментальных сентенций.
Он заметил, что, я пристально смотрю на его перчатки, и произнес извиняющимся тоном:
— Денег вечно не хватает. Ко дню рождения жена связала мне пару шерстяных перчаток.
— Она не работает?
— Нет.
— Для человека с вашим опытом, наверное, несложно найти место в такой специфической области.
У меня не было сомнения в том, что он неоднократно пытался найти работу по своей специальности. За последние дни я общался практически со всеми местными устроителями похорон. Ни у кого из них Мак-Ковней не работал.
— Я не хочу больше работать по своей прежней специальности, — заявил Мак-Ковней.
— Но ведь это единственное дело, которому вы обучены.
— Да. Но я не желаю больше быть связанным со смертью.
Он высказал это как само собой разумеющееся, как будто речь шла об его нежелании сыграть в карты или отведать земляных орешков.
Смерть, карты или солёные орешки — я не был готов беседовать с Мак-Ковнеем об этих вещах, поэтому мне пришлось сменить тему разговора:
— Моя машина стоит в гараже отеля «Кантербюри». Давайте зайдем туда, и я отвезу вас домой.
Мы пошли в сторону Саттер-стрит. Поток пешеходов еще более увеличился за счет целой армии конторских служащих, закончивших рабочий день, однако вся эта людская масса, шум и толкотня Мак-Ковнея, казалось, абсолютно не касались. Он спокойно шагал рядом со мной и тихонько улыбался про себя, как всякий человек, обладающий способностью время от времени покидать этот мир и переселяться на какой-то потусторонний маленький островок счастья. Я бы охотно узнал, где расположен островок Мак-Ковнея и кто же живет там вместе с ним. Но только одно можно было сказать наверняка: на острове Мак-Ковнея не было места смерти. Вдруг он произнес:
— Должно быть, это было очень непросто.
— Что именно?
— Провести эксгумацию. Ведь зимой на Востоке почва замерзает до крепости камня. Я полагаю, мистер Михам, вы не присутствовали при этом?
— Вы ошибаетесь.
— Господи, но нельзя же было передавать такое дело в руки дилетантов!
